"Вѣра!" задыхаясь воскликнулъ онъ "Вѣра!" и въ безпредѣльномъ отчаяніи своемъ онъ цѣловалъ край ея одежды, ея волосы, ея лобъ, ея холодныя руки. "Вѣра!" но она не отвѣчала ему ни звукомъ ни движеніемъ.
Приподнявъ тихонько рукой ея голову, онъ старался положить подъ нее свою шляпу, сердясь на неловкость своей единственной руки; ему удалось лишь распустить еще болѣе ея волосы и повернуть немного лицо ея, такъ что оно, все тихое и бѣлое, лежало въ сіяніи лунныхъ лучей, неподвижно, какъ лицо мертвеца. Или она въ самомъ дѣлѣ умерла? Или ему, свидѣтелю смерти Алексѣя, суждено было видѣть и Вѣру мертвою у ногъ своихъ?
-- Вѣра! Ради Бога, дитя мое, сокровище мое! Очнись. Вѣра, милая моя, очнись! Или, о, Творецъ! Дай мнѣ умереть вмѣстѣ съ нею! Вѣра! Но и на этотъ призывъ не было отвѣта, лишь вдали у поѣзда слышался смутный шумъ, вблизи раздавался звонъ колокольчиковъ пасущихся овецъ, да легкое облако, застлавшее луну, бросало тѣнь свою на равнину.
"Воды!" кричалъ онъ, "воды!" "Все на свѣтѣ за стаканъ воды!... Вода должна была оживить ее. Но гдѣ взять воды въ Кроу? Развѣ только въ миражахъ ея? Нечего было надѣяться на воду. Наконецъ онъ осмѣлился прикоснуться губами къ ея губамъ и вдохнуть ей въ ноздри воздуху, прижимая ее къ своему сердцу. Наконецъ -- о, радость! Онъ услыхалъ нѣчто подобное вздоху и увидалъ что вѣки ея дрогнули. Тутъ онъ всталъ. Глаза ея не должны были, раскрывшись, остановиться на немъ; въ ея мнѣніи онъ былъ преступникомъ и, кто знаетъ, явись онъ теперь внезапно предъ нею, не воротится ли она снова къ тому безчувственному сну, изъ котораго лишь сейчасъ пробудило ее его дыханіе.
Онъ отступилъ назадъ и спрятался за окружавшими ее дикими травами, росшими ему почти по колѣно; оттуда онъ могъ невидимо слѣдить за ней.
Протянувъ руки и раскрывъ глаза, Вѣра очнулась настолько что могла немного приподняться, облокотясь на руку. Она оглянулась вокругъ и глубоко вздохнула. Съ мгновеніе она полулежала молча, но вскорѣ, преслѣдуя вѣроятно нить мыслей занимавшихъ ее при усыпленіи, она въ изумленіи окинула себя глазами. Обвиваясь вокругъ членовъ ея, лежалъ на ней, прикрѣпленный къ ея плечамъ, длинный бѣлый дорожный плащъ ея, а изъ-подъ него виднѣлось черное платье, покрывавшее ея ноги. Она вообразила себѣ что плащъ этотъ саванъ, что она умерла, такъ смутно было еще въ ней сознаніе, и что въ какой-то вевѣдомой чуждой загробной странѣ, она проснулась преждевременно и одна одинехонька. "Опять я одна!" проговорила она; "проживъ всю жизнь одиноко, испустивъ одиноко послѣдній вздохъ, какъ можно быть и тутъ снова одинокою!" Приподнявшись окончательно, она оглянулась вокругъ, и то что она увидала еще болѣе подтвердило въ ней галлюцинацію. Эта безпредѣльная, плоская равнина безъ живой души, безъ дерева и безъ всякаго жилья, принадлежала, очевидно, другому міру; блѣдный бѣловатый свѣтъ, разлитый по ней, былъ зарей великаго небеснаго утра; а рѣдкіе обнаженные камни покрывавшіе кое-гдѣ, вмѣстѣ со скудными кустарниками, все это песчаное пространство, казались ей могилами усопшихъ, пока еще запечатлѣнными и безмолвными, бросавшими предъ собою лишь тѣнь свою, но скоро долженствующими разверзться и разоблачиться. По какому злополучному случаю проснулась она одна, опередивъ съ жестокою поспѣшностью воскресеніе блаженныхъ? Гдѣ были ея родные усопшіе? "Maman", жалобно звала она, протягивая съ мольбой руки. "Приходи же ко мнѣ Симеонъ! Алексѣй, не оставляй меня одну. Henri! Наконецъ и ты придешь ко мнѣ, потому что я любила тебя такъ много и такъ крѣпко! Henri!"
Слыша воззваніе къ своему духу, живой Генри Сенъ-Джонъ приблизился къ ней и назвалъ ее по имени, между тѣмъ какъ луна бросала предъ нею тѣнь его. Тутъ внезапно, какъ человѣкъ дѣйствительно вызвавшій духа, она закинула руки надъ головой и съ громкимъ пронзительнымъ крикомъ вскочила на ноги. Вся дрожа, она сначала упала, рыдая, къ нему на плечо, а потомъ опустилась на землю и закрыла лицо руками.
-- Что случилось? пролепетала она, въ первый разъ придя къ полному сознанію дѣйствительности.
-- Приключеніе на дорогѣ, но вы въ безопасности, вы со мной; и ты любишь меня, ты звала меня, сокровище сердца моего, родная моя!
-- И ты любишь меня, Генри? Любишь меня?
-- Я полюбилъ тебя съ первой минуты, какъ увидалъ тебя. Вѣра, тебя одну люблю я; кромѣ тебя я никого не могъ и не могу любить.
-- Повтори это еще разъ, прошептала она.
Онъ повторилъ еще и еще разъ, прижимая губы къ волослмъ ея, между тѣмъ какъ голова ея покоилась на его сердцѣ.