"Извините, я плохо соображаю, я не спал две последние ночи. У вас ко мне какое-то дело? Вы не могли бы в двух словах..".
"Боюсь, в двух словах вы не поймете".
Герман сдался, закрыл глаза. Гость сделал вежливую паузу, которую хозяин не заполнил, и неторопливо заговорил, будто лектор в начале речи.
"Как вы, наверное, сами отметили, в нашей стране относятся к женщинам значительно строже, чем на Западе. Это кара за те свободы, за ту развратную легкую жизнь, которую женщины нашей страны, так называемые "арийки", вели тысячелетия назад..".
Предмет его речи был любопытным, однако Герман не мог концентрироваться и терял целые предложения.
"... и он наделил их страстью к одеждам, украшениям и косметике, болтливостью , лживостью, легкомыслием... выше пояса женское тело было полностью обнажено, а ниже носился самый минимум, как на скульптурах Кхаджурахо... пили крепчайшие напитки, плясали до позднего утра, были свободны в связях с мужчинам... ниже пупка она стала нечистой, потом нечистой вообще, орудием дьявола, искушением , сводящим с праведного пути..".
Герман развлекся предположением: мы сколько-то вежливо побеседуем, потом он откроет свой портфель, достанет орудие убийства... Он сглотнул горьковатый комок, похожий на новый симптом болезни, с усилием и даже будто бы со скрипом провернул глазные яблоки к окну. Пыль на стекле, золотая недавно, помутнела до цвета меди, словно солнце, клонясь к горизонту, переоценивало все прошлое и, как мудрец на закате жизни, большую часть прошлого обесценивало.
"...Ману, знаменитый законодатель, предписал им замужество сызмала, в возрасте восьми-десяти лет, дабы их похоти и пороки не успевали расцвести, и наслал проклятье родителям, в чьих домах незамужние девочки обретали половую зрелость ... мужа, каким бы плохим он не был, пусть даже пьяницей и садистом, женщина должна была боготворить... далее последовал обряд "сутти"
- самосожжение вдовы на погребальном костре мужа... вдова и проститутка и сейчас именуются одним словом..".
Герман заснул, а когда очнулся, гость, прохаживаясь по комнате, говорил с за- кругляющими интонациями: "...родственники женщины и все ее знакомые были бы шокированы, оскорблены, проведав, что некий незнакомец ее разглядывал обнаженной и тем более фотографировал..".
Герман уселся на кровати: "Вы хотите, чтоб я извинился?" "Отдайте мне пленку, и дело с концами. Я заплачу вам. Назначьте цену. " "Ну что вы. Причем здесь какие-то деньги? Веранда отсюда, как на ладони. Я не пойму: если вас смущают любопытные взгляды из гостиницы, зачем же вы позволяете дочкам..".
"Дело в том, что еще вчера ваш номер как бы не существовал".
"Если вы шутите... Я уже слышал, я слышал от нескольких людей, что год назад в этом самом номере..".
"Вчера, год назад - какая разница?" - в голосе гостя впервые почувствовалось нетерпение, раздражение, лицо неприятно напряглось. "Буквально вчера, или год назад, что для вечности все равно, ваш номер еще не эксплуатировался".
Против подобного утверждения было бессмысленно возражать.
"Эта веранда", - сказал Ганапати, смягчаясь голосом и лицом, - "у нас становится популярной только в периоды летних муссонов, - мы наблюдаем оттуда ливни. А моемся мы во внутреннем дворике, который можно видеть только с вертолета, если б такой хоть раз объявился. Но иногда по разным причинам мы бочку переносим на веранду, у которой, кстати, хороший сток, - вода заливает не двор, а улицу. Вчера, например, во внутренний дворик нам завезли кирпичи и песок, и бочку пришлось поднять на веранду. Ее поднимать не так тяжело, мы ее подтягиваем на веревках. Более хлопотно наполнять ее, но с этим справляется слуга. До того, как ваш номер появился, - не знаю, какому идиоту пришла идея его нахлобучить на ржавую крышу старой гостиницы, - нам на веранде было уютно, мы были надежно защищены..".
Герман опрокинулся на подушку, закрыл отяжелевшие глаза. Рядом жужжала большая муха. В пальцах сжать, и вылезут кишки. Прыгну в окно. В бочку с водой. Жить надо в бочке. Чтобы прохладно. Пить бесконечно. Жить под ливнями...
"Я не могу отдать вам пленку, поскольку на ней есть другие снимки, они связаны с моим бизнесом... Да, мне в самом деле нездоровится. Давайте встретимся завтра утром. Я приглашаю вас на завтрак. Мы все обсудим на свежую голову".
Хлопнула дверь. Он раскрыл фотокамеру, вытащил пленку, засунул под тумбочку , снова лег и тут же заснул. Проснулся. Было совсем темно. Вентилятор гнал горячие волны. Он опять намочил простыню, лег, но ему уже не спалось. Еще одна ночь в этом жутком номере, и его не очень крепкий организм, ослабленный бессонницей и простудой, даст повод этому городку заговорить о другом происшествии в одиннадцатом номере "Республики". Самолет улетал только завтра в полдень, но он поднялся, собрался в дорогу, спустился в холл, вышел на улицу. Тут же подъехало такси. В аэропорт, заказал Герман. Уже закрылся, - сказал таксист. Тогда на вокзал. Тоже закрылся...
Скрипнула дверь. Он шевельнулся и попытался открыть глаза. Сумел отворить их на мгновение, и утонул в кромешной тьме. Потом как будто увидел вошедшего.
Ты лежи, - приказал Вошедший. - И посмотри вокруг себя. Вокруг меня люди.
Кто эти люди? Девочки. Фокусник. Менеджер отеля. Отец девочек. Женщина~очка.
Да, и слуга. Объясните, что это значит. Сейчас ты поймешь, - сказал Вошедший, сделал присутствующим знак, они подняли что-то тяжелое, занесли над Германом, и опустили...
9 Ветка качнется под лапками птицы. Дрогнут, начнут расходиться на ночь сомкнувшиеся лепестки. На крышу выйдет заспанный слуга. Поднимет с крыши ржавый топор, который вчера еще был не ржавым. Громко расколется доска. В бочку выплеснется вода. На веранду вбежит девочка. И взглянет вверх, на окно гостиницы. За стеклами, отсвечивающими небо, будет напряженная пустота.
Что-то сорвалось, не сцепилось, и время, бе~щее по прямой, по кру~, спирали, вверх, или вниз, кто его знает, как бе~щее, сделало какую-то ошибку. Все в этом мире несовершенно, совершенен , известно, один только Бог, - так вот, почему бы не предположить, что у времени тоже бывают срывы, и в номере одиннадцать "Республики" дважды убили иностранца . Под быстрыми лопастями вентилятора будет лежать его мертвое тело. В номере одиннадцать "Республики" топор для раскалывания досок опустился на голову человека, который умел проникать в моменты, когда все в жизни красиво сходилось, но иногда забывал учитывать, что в сбалансированном мире чем выше гора, тем глубже пропасть, чем ярче восторг, тем чернее печаль, что на всякую красивую гармонию приходится уродливая дисгармония. Но ты о том, девочка, не думай. Пока твоя жизнь нераскрытый бутон, в котором напрягшиеся лепестки еще не знают, к чему раскроются, ты лучше порадуйся тому, что можно спокойно снять рубашку и поиграть на веранде с брызгами, мылом и маленькими ливнями в игру губительной красоты. губительной красоты.