А б р о с и м о в. А со мной нет, хотите сказать?
П а т л а й. Нет. Не поехал бы, Николай Николаевич.
Л е н а. Отец, прекратите этот ненужный разговор.
А б р о с и м о в. Почему, Максим Андреевич, не поехали бы?
П а т л а й (улыбнулся). Вдруг бы вам не понравились белые медведи… И вы бы нас там бросили, на полюсе.
Л е н а. Максим! Отец! Прекратите! Я не могу. (Ушла.)
А б р о с и м о в. Знаете, Максим Андреевич, люди должны быть мягче, терпимее, интеллигентнее, что ли… Я готов признать, что Чепраков человек смелый…
П а т л а й. Скромный. В существе своем скромный.
А б р о с и м о в. Не знаю.
П а т л а й. И никогда не живет для себя. Наживает синяки, ошибается, но на таких смелых, как вы сказали, на таких бесстрашных мужиках держится жизнь.
А б р о с и м о в. Еще раз могу признать, Чепраков человек смелый, даже талантливый… но природа его в самом корне безжалостна, не по-людски прямолинейна. Мы, видимо, с вами по-разному чувствуем. Идя к цели, Чепраков никого не пощадит, а нужно будет — раздавит. А коль так, Максим Андреевич, мне безразличны его таланты, — в итоге он все равно начнет действовать как тупой костыль.
П а т л а й. С кем-то вы путаете его.
А б р о с и м о в. Вряд ли!
П а т л а й. Какие-то внешние приметы путаете с истинностью. Не первый путаете. Все мы путаем, хотя вроде и неглупые люди. А может, потому и путаем, что — люди. Слишком многое стала значить форма. С кем он безжалостен? С кем прямолинеен? Подумайте, Николай Николаевич, с кем? Добро творить трудно, зло — легко. Старая, извините, банальная мысль. Зло прочно защищено формой. Вы сказали: «Чепраков никого не пощадит, а нужно — раздавит». Знаете, про кого вы это сказали?
А б р о с и м о в. Про кого, дорогой?
П а т л а й. Про Камила Агишева.
А б р о с и м о в. Ну-у-у, он еще маленький.
П а т л а й. Растет. Прорастает. Печенками чувствую. Я уж их много видел, таких маленьких, милых, аккуратных, страшных. И ему вы уступили место, ему расчистили путь всеми своими рекомендациями… И только потому, что у медведя вам не понравилась шкура! Вот в чем я вас обвиняю! Вы уйдете, потом Чепраков уйдет, останется Агишев. Не смейтесь. Он подрастет, и тогда вы пойдете по земле искать Чепраковых, просить помощи!
А б р о с и м о в. Знаете что… Расскажите все это так же старательно моей Ленке, когда я уеду.
П а т л а й. Разве Лена не едет?
А б р о с и м о в (помотал головой). Нет.
П а т л а й. Она вам сказала?
А б р о с и м о в. Когда люди долго живут вместе, им не нужны слова. Ей это трудно сказать. Я давно понимаю, а сегодня, когда она вернулась с трассы, я поглядел ей в лицо, и было достаточно… Ленкин характер я знаю.
Звонит телефон, В глубине появляется Л е н а.
(В телефон.) Да. Ее нет. Вы звоните третий раз. Если вам хочется, приходите сюда. Да, сейчас. И не надо звонить.
Входит Х в а т и к. Абросимов бросил трубку.
Х в а т и к. Как будем крышку прилаживать?
А б р о с и м о в. Погляжу! (Ушел с Хватиком.)
Л е н а. Где Чепраков? Откуда он звонил? Я не допущу, чтобы он пришел.
П а т л а й. Чепраков бросил колонну и третий час сидит в кабинете, как на дежурстве. Сидит в полушубке, шапке, никого к себе не пускает. (Считает.) Раз, два, три, четыре… Вот за четвертой стеной отсюда он и сидит… Как будто так ему легче. Вы не едете?
Л е н а. Уходите, Максим, не смейте спорить с отцом! Я вас просто выгоню.
П а т л а й. О чем вы думаете?
Л е н а. Уходите, хватит речей, уходите!
П а т л а й ушел.
Л е н а (звонит). Дайте кабинет Чепракова. Чепракова я вас прошу! Боже, какие бестолковые! Почему не отвечает? Он там! Там! (Кладет трубку.)
Вернулся А б р о с и м о в.
А б р о с и м о в. Леночка, сядь, пока нет гостей. (Сел рядом, помолчал.) У меня предложение. Ты проводишь меня до Красноярска. Потом вернешься.
Л е н а. Почему ты сказал так?
А б р о с и м о в. Я хотел сказать первым. Я не сержусь, Лена.
Л е н а. Разве ты не можешь остаться?
А б р о с и м о в (подумал). Знаешь, мне здесь уже нечего делать… Произошел перелом, через три-четыре месяца станет совсем легко… Я, Леночка, лишь уезжаю от поздравлений.