Соню разбудил набат. Некоторое время она лежала и глядела в погасший очаг, не соображая, где находится и почему не слышно телевизора. Затем память услужливо вывалила на голову целый мешок не самых приятных воспоминаний, и осознание выдуло остатки сна.
Зов природы вначале привлек девушку к старому ведру в уголке комнаты, но Соня вовремя спохватилась, что Норгрим может прийти в любой момент и застать ее в… гм… неудобном положении. Поэтому она решила отправиться на улицу.
Дождь вроде бы прекратился, но сам воздух был пропитан влагой. Дороги окончательно превратились в болото из грязи, соломы, конской мочи и воды. Сумерки рассеивались десятками факелов, ламп, лампадок и даже лучин на фасадах изб и сараев. Звенело железо, кто-то громко ругался. Пахло хвойной смолой и дымом. Возле ворот какие-то мужики разгружали мешки с большого воза. За ними следила пара вояк с копьями и старик, у ног которого отирался громадный пес.
Сделав дело в темном уголке за очередной избой, Соня решила поскорее добраться до дома монаха. Но ее остановил возглас.
– Эй, деваха! Ты куда это собралась?
На дороге, увязнув по щиколотку в грязи, стояли трое наемников. Они походили на персонажей фильма про рыцарей, только слишком уж потасканных.
– Ты из отребья, что ли? – спросил один, у которого длинные седые усы были украшены костяными бусинами. – А почему не в амбаре? А ну-ка, живо за мной!
– Сам ты отребье! – Соня уперла руки в бока. Подумав, добавила: – Я, между прочим, дама.
– Знаем мы таких дам. За медный грош под кого хош…
– Что происходит? – Норгрим появился неожиданно. Разговаривал хрипло, а ряса была промокшей и испачкана землей, будто он долго стоял на коленях.
– Брат, эта девка сбежала из амбара и корчит из себя даму! – возмутился второй воин. Он поклонился и прочертил в воздухе двумя пальцами треугольник. – А какая ж енто дама? В мешковине да нечесаная.
– Я разберусь, – спокойно ответил монах и осенил треугольником набожного воина, – а вы идите с миром. Надеюсь на ваши копья этой ночью и во все последующие. Да не оставит вас Господь.
Мужчины ушли.
– Не стоит тебе расхаживать по деревне, – упрекнул он, когда вернулись в избу. – Народ здесь суровый, а ты наших законов не знаешь. Так и до беды недалеко.
Набат ударил снова. На этот раз трижды. Норгрим сжал кулаки и выругался. Выругался так, как не ругаются священнослужители. Затем снял перчатку, и Соня заметила, что рука у него будто заживо гниет.
– Начинается, – вздохнул он. – Чтобы ни случилось – не выходи ночью на улицу. Запри дверь и ставни, разожги огонь и брось в очаг вот этот набор листьев. Постарайся уснуть. Если все сложится хорошо – утром расскажу тебе больше.
Монах направился к двери.
– Но я…
– Делай, как велел! Будь добра.
Он открыл дверь и в этот момент где-то за частоколом раздался страшный рев, от которого Соню бросило в холодный пот. Сквозь дверной проем она увидела, что улицы заполонили вооруженные мужчины и женщины.
Норгрим захлопнул дверь. Девушка осталась одна. Но времени на очередной приступ грусти не осталось. Повторив ругательство монаха, она задвинула засов и побежала запирать ставни.