Над головой зачавкала грязь, сквозь решетку посыпались кусочки влажной земли, упали прелые листья. Простуженный голос скомандовал:
– Этого – наверх.
Щелкнул замок, заскрипели петли, и решетка плюхнулась на землю. В яму опустилась, треснув по голове пленника, жердь с набитыми поперечинами. Тот же самый простуженный голос проговорил:
– Вылезай, шельмец. За тобой пришли.
Род дважды падал с жерди, пока выбирался из ямы. Руки сводили судороги, ногу в капкане приходилось совершенно по-дурацки оттопыривать, но он все-таки вылез. В награду был обозван улиткой, получил затрещину и пинок под зад от старшего стража.
Черное небо цедило морось, мир тонул в вязком и глухом сумраке. Землю устилала желтая и красноватая листва.
Ловкача обступили стражи старого донжона с факелами и пиками в руках. Чуть поодаль, под деревьями, неподвижно стояли королевские гвардейцы, придерживающие под уздцы скакунов. Огонь отражался от начищенных нагрудников, тени плясали на гладко выбритых лицах. Накидки и плащи промокли насквозь, но мужчин, казалось, это нисколько не волновало. Впереди всех, рядом с двуколкой, переминался с ноги на ногу дородный воин в плаще из толстой шерсти. Пышный офицерский бант желтого шелка – капитанский! – превратился в скомканную тряпку. Стражи на фоне капитана походили на стаю мокрых ворон.
Род нервно сглотнул. Картина не сулила ничего хорошего. Если от ротозеев из донжона еще можно попытаться улизнуть, то с гвардейцами такой номер точно не пройдет.
– Знаешь, курчавый, я в смятении, – задумчиво проговорил страж, заложив руки за спину. – С одной стороны тебе повезло, а поглядишь с другой… Иной раз даже кол в заднице за милость покажется.
– В вас погибает философ, – пробормотал, шлепая разбитыми губами, Род. – Я, видимо, чего-то еще не знаю, поэтому тоже нахожусь в некотором, как вы изволили выразиться, смятении.
– Скоро все прояснится, – хмыкнул страж. – Ребята, – он обратился к соратникам, – в телегу болвана. Руки свяжите. Можете для острастки дать по зубам.
Ловкач хотел сказать, что это все излишнее, он-де будет паинькой, но слушать его не стали. По зубам дали, руки стянули ремнями. Вскоре он оказался в телеге с прогнившими бортами, на жестких и вонючих кожах. Беспомощный, как младенец.
Возница свистнул, упитанный ослик послушно засеменил по старой брусчатке. Род с удовольствием провалился в небытие.
Пришел в себя довольно быстро – от гогота эскортирующих его гвардейцев, споривших о размерах и формах женских прелестей. Каждый делился опытом в данной области, приводил доводы, а кое-кто даже сподобился на контраргументы. Возница, укрывшись от дождя под парусиновой накидкой и шляпой с широкими мягкими полями, дремал, намотав на кулак поводья. Ослика понукать не требовалось – ушастый сам знал дорогу.
Постанывая, Ловкач перевернулся на спину, отполз к борту и сел. Как оказалось, они почти спустились с лесистого холма и миновали бревенчатый мост через реку Лель.
Ехали на восток, в леса.
Старый донжон, окруженный огрызками крепостной стены, остался позади, мерцающий в предрассветных сумерках огнями факелов, холодный и мрачный.
У подножия холма, на котором некогда располагался небольшой замок, ныне превращенный в тюрьму, шумел тенистый бор. Сквозь него, петляя и теряясь в ярах и лощинах, тянулась старая дорога. Телега то и дело подпрыгивала на колдобинах, проваливалась в ямы и увязала в грязи. Ослик испытания переносил стоически, Род – нет. Каждая встряска отдавала болью во всем теле, холодный пот лился ручьями по спине и лицу, донимала тошнота.
Ловкач прикинул по привычке шансы на побег. Они балансировали между нулем и… полным нулем. Капкан, занемевшие мышцы, искалеченная рука, вооруженные гвардейцы и дикий бор вокруг. Все против него. Допрыгался! Даже если вывалится из телеги и попытается улизнуть, всадники его легко поймают. А то и вовсе долбанут из арбалета между лопаток.
Нет уж, решил Род. Буду ждать другой оказии. Раз не насадили на кол на плацу донжона, значит, еще не все кончено. Я-то думал, что рассказал все! Пойди здесь не расскажи, когда палачи перед носом размахивают раскаленным прутом и выкручивают пальцы – во всем сознаешься! И в воровстве, и в богохульстве, и даже в скотоложстве, если вдруг так станет угодно отцам-инквизиторам.
Он очень хорошо помнил «отцов». Красные мешки на головах, сверкающие сквозь прорези в мешковине глаза, обнаженные аскетические торсы покрытые охрой. Железные браслеты кандалов на руках – знак смирения перед Господом. Злые голоса, пугающие вопросы. С этими людьми нельзя спорить. Ловкач, помимо честно заслуженного статуса контрабандиста, получил еще много чего: воровство, душегубство, осквернение святыни и разжигание мятежа. Наказание за такие преступления перед Господом – гладко оструганный кол. Или «Алый Конь»: когда преступника, догола раздетого, сажали на остро заточенный край бруса и постепенно привешивали к ногам мешочки со щебнем, пока несчастного не разрывало надвое. Долгая и мучительная процедура, предназначенная для устрашения врагов Господних.
Задумавшись, Род не заметил, как двуколка свернула с дороги на заросшую бурьяном, засыпанную палой листвой и гнилыми желудями тропинку. Узловатые ветви дубов нависали над дорогой, роняя капельки влаги. Бесшумно падали, кружась и выписывая замысловатые пируэты, дубовые листочки. Пахло прелостью, мокрой глиной и дымом.
– Почти приехали! – лениво крикнул через плечо возница. – Вона! Околица то бишь.
Ловкач изогнул шею, чтобы все как следует разглядеть. И вправду они подъехали к старому, заросшему вьюном частоколу. За ним проступали силуэты хибар, кое-где плясали багровые отсветы пламени. Лаяли собаки, всхрапывали лошади, слышался стук топора по дереву и бряцанье металла. На дороге появились пешие лучники в куртках, расшитых медными заклепками. Один тащил на веревке большого пса, другой нес факел на длинной ручке. Охотники. Или наемники, охранявшие поселение.
– Мы последние? – спросил человека с факелом капитан гвардейцев.
– Ага, – ответил тот. – За околицей полно народу. Много рубак, стрелков и даже, кажись, монах какой-то очумелый забрел. Повара умаялись всех кормить!
– А… те самые… они давно здесь?
– С вечера, – понизил голос дозорный. – Вместе приехали. Но не разговаривают друг с другом, разбрелись по разным концам деревни и ждут. Воины их едва ли не скалятся друг на друга.
– Заключенных много?
– Привезли на двух фургонах, держат в старом амбаре. А еще демоны принесли бабу какую-то! Из лесу пришла. Чувств лишилась, бедолага! С голодухи, наверное. Лежит у травника в домике.
Род оглянулся на лес. Оценил. Близко…
Гвардейцы казались поглощенными беседой и на пленника внимания не обращали. Род знал, что если не попытается убежать сейчас, новой возможности не будет.
Качнувшись, со всего маха обрушился на борт. Хрустнули гнилые доски, парень плюхнулся в траву и покатился под копыта бредущих за телегой скакунов. Ногой, зажатой в капкане, ударил ближайшую сивку. Та встала на дыбы, сбросив изумленного гвардейца в заросший крапивою ров.
У меня пять шагов, подумал Род.
Вскочил, сделал два, плюхнулся на живот, пропуская над головой удар древком алебарды. Вновь поднялся, попрыгал на одной ноге к стене леса… Тут один из охотников спустил пса. Род выругался, попытался оглушить зверюгу капканом. Промазал. Получил по плечу перевернутой плашмя алебардой, хлопнулся на пузо и закрыл голову руками.
Что ж, подумал Ловкач прежде, чем пес вцепился ему в голень, по крайней мере, я пытался.