Глава 9
Ночь была длинной и полнилась шумами - скрипели старые деревья, стрекотали цикады, ветер протяжно скулил, будто изливал на одинокого монаха вековечную тоску. О сне оставалась лишь мечтать... Да и как можно нормально выспаться, сидя на дереве, вокруг которого рыщет оборотень? Норгрим, хотя считал себя человеком достаточно смелым и повидавшим всякой жути, предпочел все же не глядеть на процесс обращения. Уткнулся лицом в локтевой сгиб, крепко зажмурился. Жаль, уши «зажмурить» невозможно - стоны и полузвериные вопли заставляли сердце обливаться кровью. Пусть он и говорил Роду, что не виноват в его проклятии, но в глубине души понимал - виноват, еще как! Тем не мене, ближе к утру монах придремал, либо просто крепко задумался, и не услышал шороха шагов. Когтистые лапы впились в ствол и с треском разодрали кору. Норгрим испуганно глянул на фетиш - тот крепко был привязан к толстой ветке. Что бы там ни говорил Род, монах помнил - фетиш никому нельзя отдавать. Затем посмотрел вниз. В лунном свете под деревом на задних лапах стояло косматое чудовище. Крупная волчья голова хранила человеческие и звериные черты в равной мере, лишь в желтых глазах крылось нечто потустороннее, будто сквозь них на монаха таращилась сама бездна. От монстра разило кровью. Оборотень - сознание отказывалось признавать в нем Рода - безуспешно пытался забраться на дерево, всякий раз срываясь и гулко падая на землю. Монах знал, что некоторые звери способны подняться на такую высоту, а уж от ликантропа чего угодно можно ждать. Поэтому стянул перчатку и наставил кулак на чудовище. - Не заставляй меня растопыривать пальцы, друг, - выкрикнул он, не особо надеясь докричаться до человеческого сознания оборотня. Покосился на восток - небо там порозовело. Близился рассвет, сумерки стекали с деревьев, всасывались в землю и обращались утренним туманом. Оборотень рухнул на колени, ударился головой о дерево и замер. Затем по изогнутой спине побежали судороги, плоть пошла пузырями, шерсть вываливалась клочьями и, не долетая до земли, таяла. Род с трудом поднялся, посмотрел вверх. В глазах все еще сверкал огонь, но теперь не такой неукротимый и потусторонний. Парень дважды моргнул, и желтизна сменилась зеленью. - Тьфу, - он утерся тыльной стороной ладони, - что за гадость я сожрал? У тебя мыльного корня нет, монах? - Хвои пожуй. - Норгрим отмотал фетиш и кинул в руки Роду. Дорога давалась непросто. Спали мало, да и нормальным сном язык не поворачивался этот кошмар назвать. Пару раз разбивали бивуак днем - монах отдыхал, Род сторожил. Вечером менялись, а утром отправлялись дальше. Земли общинников оказались на счастье малозаселенными, так что редкие города и деревушки легко обходили стороной. Брели через поля, ночевали в ярах и рощах. Лишь однажды им не повезло оказаться вечером у крохотного поселения - на пять дворов. Хотели у реки встать, где ивы растут, поэтому и дотянули почти до сумерек, подыскивая подходящее местечко. Поселение не выглядело заброшенным или упадочным - дома из глины, крыши черепичные. Был тут и амбар большой, в котором впору муку хранить или зерно. Но поблизости возделанных полей не наблюдалось, так что истинное его предназначение было неясным. Правда, недолго. - Мы тама рыбу держим, - пояснил старший в селе мужик. Он был седовлас, плечист и не по возрасту бодр. Кулачища - как волосатые тыквы. Из-под густых бровей сверкали голубые глаза. Хотя, что взять с гровда - они все громадные. - Рыбачим на реке, на озерах по другую сторону сети на раков ставим, а потом улов свозим на ярмарки и по трактирам... видал, вона пара тележек под навесом из камыша? Наши. Так и живем. Был бы еще бондарь рукастый в общине - и вовсе горя не знали бы, да где ж возьмешь такого? А за бочки нынче дорого берут. - Чего так далеко от городов забрались? И почему вас мало, если не секрет? - спросил Норгрим. Следовало для вежливости выспросить у местных побольше, да только монах кожей чувствовал, как дрожит Род. - Родня тута, - мужик с громким скрипом почесал грудь через толстую домотканую рубаху. - Хозяев не терпим, сами для себя живем. Чего своих девок да парней за чужих отдавать, кровь бодяжить? Мой род - здоровый, все статью и силой не обделены... Норгрим слышал про подобные обычаи. Не только у гровдов или зеваров, а и в церковном протекторате случалось подобное нередко. Монах, взращенный на церковных догмах, считал кровосмешение ужасным грехом. Тем не мене, кивнул, будто принял хозяйские доводы и не намеревался спорить. - Отплатить нам нечем, и все же - не приютите ли двоих путников? Еды и перин не просим, разве что крышу над головой. - Пустим на постой, чего не пустить-то, - мужик пожал плечами, - ступайте в амбар - он открыт. Рыбы там посчитаны, так что не воруйте - сами дадим, коли сочтем нужным. И зла не вздумайте чинить! Нас мало, но мы крепкие, с баграми обращаться обучены, так бока намнем, враз желание шнырять по чужим дворам пропадет... - Поверьте, шнырять не станем, - невнятно пробубнил сквозь сжатые зубы Род. - А чего друг твой бледный такой? - мужик нахмурился. - Уж не хворый ли? Глядите, нам моровых болячек не надыть! - Отравился, - ответил Норгрим. - Грибов с голодухи наелись намедни, вот его до сих пор и отряхивает. - Эх, дурни вы, чужеземные. Тут поганые грибы! Свинья сожрет - помучается день-два, и сдохнет. Род простонал. - Ладно, идите к амбару. Сын с озер вернется затемно - принесет вам ушицы. - Не надо затемно! - воскликнул монах. - Вернее, нести не надо. Сам заберу, если позволишь. - Твое дело, путник. Оказавшись в амбаре, Род первым делом рухнул на пол и отполз к стене. Его трясло, пот катился по лицу, дыхание вырывалось с хрипами. - Обращаешься? - испуганно спросил монах. Амбарная дверь была крепкой, усиленной бронзой, но на шум сбегутся местные и тогда точно