ишь в желтых глазах крылось нечто потустороннее, будто сквозь них на монаха таращилась сама бездна. От монстра разило кровью. Оборотень - сознание отказывалось признавать в нем Рода - безуспешно пытался забраться на дерево, всякий раз срываясь и гулко падая на землю. Монах знал, что некоторые звери способны подняться на такую высоту, а уж от ликантропа чего угодно можно ждать. Поэтому стянул перчатку и наставил кулак на чудовище. - Не заставляй меня растопыривать пальцы, друг, - выкрикнул он, не особо надеясь докричаться до человеческого сознания оборотня. Покосился на восток - небо там порозовело. Близился рассвет, сумерки стекали с деревьев, всасывались в землю и обращались утренним туманом. Оборотень рухнул на колени, ударился головой о дерево и замер. Затем по изогнутой спине побежали судороги, плоть пошла пузырями, шерсть вываливалась клочьями и, не долетая до земли, таяла. Род с трудом поднялся, посмотрел вверх. В глазах все еще сверкал огонь, но теперь не такой неукротимый и потусторонний. Парень дважды моргнул, и желтизна сменилась зеленью. - Тьфу, - он утерся тыльной стороной ладони, - что за гадость я сожрал? У тебя мыльного корня нет, монах? - Хвои пожуй. - Норгрим отмотал фетиш и кинул в руки Роду. Дорога давалась непросто. Спали мало, да и нормальным сном язык не поворачивался этот кошмар назвать. Пару раз разбивали бивуак днем - монах отдыхал, Род сторожил. Вечером менялись, а утром отправлялись дальше. Земли общинников оказались на счастье малозаселенными, так что редкие города и деревушки легко обходили стороной. Брели через поля, ночевали в ярах и рощах. Лишь однажды им не повезло оказаться вечером у крохотного поселения - на пять дворов. Хотели у реки встать, где ивы растут, поэтому и дотянули почти до сумерек, подыскивая подходящее местечко. Поселение не выглядело заброшенным или упадочным - дома из глины, крыши черепичные. Был тут и амбар большой, в котором впору муку хранить или зерно. Но поблизости возделанных полей не наблюдалось, так что истинное его предназначение было неясным. Правда, недолго. - Мы тама рыбу держим, - пояснил старший в селе мужик. Он был седовлас, плечист и не по возрасту бодр. Кулачища - как волосатые тыквы. Из-под густых бровей сверкали голубые глаза. Хотя, что взять с гровда - они все громадные. - Рыбачим на реке, на озерах по другую сторону сети на раков ставим, а потом улов свозим на ярмарки и по трактирам... видал, вона пара тележек под навесом из камыша? Наши. Так и живем. Был бы еще бондарь рукастый в общине - и вовсе горя не знали бы, да где ж возьмешь такого? А за бочки нынче дорого берут. - Чего так далеко от городов забрались? И почему вас мало, если не секрет? - спросил Норгрим. Следовало для вежливости выспросить у местных побольше, да только монах кожей чувствовал, как дрожит Род. - Родня тута, - мужик с громким скрипом почесал грудь через толстую домотканую рубаху. - Хозяев не терпим, сами для себя живем. Чего своих девок да парней за чужих отдавать, кровь бодяжить? Мой род - здоровый, все статью и силой не обделены... Норгрим слышал про подобные обычаи. Не только у гровдов или зеваров, а и в церковном протекторате случалось подобное нередко. Монах, взращенный на церковных догмах, считал кровосмешение ужасным грехом. Тем не мене, кивнул, будто принял хозяйские доводы и не намеревался спорить. - Отплатить нам нечем, и все же - не приютите ли двоих путников? Еды и перин не просим, разве что крышу над головой. - Пустим на постой, чего не пустить-то, - мужик пожал плечами, - ступайте в амбар - он открыт. Рыбы там посчитаны, так что не воруйте - сами дадим, коли сочтем нужным. И зла не вздумайте чинить! Нас мало, но мы крепкие, с баграми обращаться обучены, так бока намнем, враз желание шнырять по чужим дворам пропадет... - Поверьте, шнырять не станем, - невнятно пробубнил сквозь сжатые зубы Род. - А чего друг твой бледный такой? - мужик нахмурился. - Уж не хворый ли? Глядите, нам моровых болячек не надыть! - Отравился, - ответил Норгрим. - Грибов с голодухи наелись намедни, вот его до сих пор и отряхивает. - Эх, дурни вы, чужеземные. Тут поганые грибы! Свинья сожрет - помучается день-два, и сдохнет. Род простонал. - Ладно, идите к амбару. Сын с озер вернется затемно - принесет вам ушицы. - Не надо затемно! - воскликнул монах. - Вернее, нести не надо. Сам заберу, если позволишь. - Твое дело, путник. Оказавшись в амбаре, Род первым делом рухнул на пол и отполз к стене. Его трясло, пот катился по лицу, дыхание вырывалось с хрипами. - Обращаешься? - испуганно спросил монах. Амбарная дверь была крепкой, усиленной бронзой, но на шум сбегутся местные и тогда точно не миновать огня и багров. - Нет еще, - вяло ответил Род. Он словно в кипяток окунулся, настолько горела кожа. - Не припомню, чтобы хоть раз подобное было... ох... как же дурно... Слушай, а бывает такое, чтобы на амбары аллергия случалась? Просто за последний год я слишком часто в них оказываюсь. - Потом хохмить будешь, - Норгрим устало отмахнулся. - Пойду к хозяевам, дверь закрою снаружи на замок и колоду разделочную подкачу. Как думаешь, не стоит ли тебя привязать на ночь? - Нет, тело меняется, веревки либо лопнут, либо спадут... Фетиш не забудь, когда будешь уходить! - Не забуду. Заодно расскажу местным, кто я такой. Скрывать нельзя. Только совру, что глиф ты носишь, потому и запер тебя здесь. Надеюсь, не погонят... - Захотят прогнать - будут долго потом жалеть, - Род грустно усмехнулся. - Иди, не задерживайся! Меня на части разрывает! Монах взял узелок с фетишем и поспешил на улицу. Небо налилось чернотой, засверкали первые звезды. Бледная луна неохотно воспрянула от дневного сна, поползла ввысь. Ее медное сияние скользило по земле, по бурлящим водам реки, забиралось на крыши домов и разгоняло тени. Вскоре оно достигнет амбара... Норгрим быстро зашагал к дому, на двери которого висел венок из мелких полевых цветов и лозы. Это была местная метка, отмечающая жилище старосты или старшего человека в общине. Постучал. Открыли быстро, впустили в душное от перетопленного очага помещение. Две молоденькие девушки сидели на скамье и, хихикая, работали спицами. Глава общины стоял в предбаннике, прислонившись плечом к стене, и сурово поглядывал на гостя. - Вон еда и питье ваше. Ухи до краев налили в печеную тыковку, набросали сверху петрушки, хвоща и покрошили сухие лепешки. Рядом стояла бутыль с ячменной водой. Хозяева проявляли похвальное радушие, так что расстраивать их хотелось еще меньше. Тем не менее, ни о каком вранье или утайке даже думать не следовало. Норгрим кивнул, без приглашения уселся на табурет. Под удивленным взглядом хозяина расшнуровал ворот рубахи и выпростал глиф. - Мы не простые гости. Мужик хмыкнул. - Да поняли ужо, чай не дураки, - он указал дочерям на дверь в девичью комнату и, когда те ушли, упер руки в бока. - Тьфу, и где мой мальчишка старший шастает? Ему давно пора было с озер вернуться. Не люблю, когда он сети на раков с вечера ставит... Ладно, чужак, что все это значит? - Мы хранители глифа. Я монах, а мой спутник человек слабой веры, поэтому ноша дается ему трижды тяжело. Говорю открыто - вслед за нами может увязаться любое зло... слышал про глиф когда-нибудь? - Не приводилось, - пробурчал мужик. - Что за зло? И мы тут причем? - Никто не причем, - вздохнул Норгрим, - а то, что истории глифов не знаете - прискорбно. Их, на заре Третьей Эпохи, вручил человечеству сам Герольд, и велел хранить и защищать от порождений тьмы. Поэтому нечисть гоняется за нами по всему Айервею. Так уж сложилось, что дорога наша лежала через ваши земли... не осерчай, это общее дело. Хозяин покачал головой. - Это ваши байки, церковные. Мы тут другим живем. В глаза не видел нечисти никакой, и тятька мой не видел... да и прадед, пожалуй, тоже. Живем, рыбу удим, продаем, детей растим. И нет здесь места нечисти твоей. Враки все это. - Считай, как знаешь. Ты взрослый мужик, переучивать тебя поздно. В общем, за еду благодарим, а за кров - вдвойне. Вот, это серебряный. Купишь дочерям по медовику на ярмарке. А к амбару ночью не ходите... дверь надежная? - Из города привез, - буркнул мужик, будто это сразу все объясняло. Но монету принял, ничего больше говорить не стал. Норгрим забрал тыкву, сунул бутыль за пояс и пошел к амбару. Дверь, может быть, и из города привезена, но удержит ли оборотня? Тварь здоровая, вдвое крупнее Рода. Если вырвется - придется убить. Он не дошел десяти шагов до амбара, остановился, выронил в пыль тыкву. Запахло ухой и зеленью. Золотистая похлебка потекла по протоптанной дорожке и, как река в озерцо, влилась в лужу. Вокруг все было заляпано алым - плетень, стены, лопухи и колода. В крови лежала изжеванная человеческая рука. Дверь в амбар оказалась настежь распахнутой, а вдоль реки лился злобный звериный вой. Луна стояла высоко. Род метался, как в горячечном бреду. Перед глазами мелькали картинки, день сменялся ночью, он то брел по горячему песку, то замерзал на ледниках, а то и вовсе нежился в постельке, прижимаясь щекой к нежной девичьей спине. На деле же он ерзал в углу амбара, собирая одеждой пыль, паутину и вытирая накапавший на пол соленый рыбий жир. Краем сознания понимал, что должен обратиться давным-давно, но отчего-то продолжал оставаться человеком. Раньше переход сопровождался жутким, но крат