не миновать огня и багров. - Нет еще, - вяло ответил Род. Он словно в кипяток окунулся, настолько горела кожа. - Не припомню, чтобы хоть раз подобное было... ох... как же дурно... Слушай, а бывает такое, чтобы на амбары аллергия случалась? Просто за последний год я слишком часто в них оказываюсь. - Потом хохмить будешь, - Норгрим устало отмахнулся. - Пойду к хозяевам, дверь закрою снаружи на замок и колоду разделочную подкачу. Как думаешь, не стоит ли тебя привязать на ночь? - Нет, тело меняется, веревки либо лопнут, либо спадут... Фетиш не забудь, когда будешь уходить! - Не забуду. Заодно расскажу местным, кто я такой. Скрывать нельзя. Только совру, что глиф ты носишь, потому и запер тебя здесь. Надеюсь, не погонят... - Захотят прогнать - будут долго потом жалеть, - Род грустно усмехнулся. - Иди, не задерживайся! Меня на части разрывает! Монах взял узелок с фетишем и поспешил на улицу. Небо налилось чернотой, засверкали первые звезды. Бледная луна неохотно воспрянула от дневного сна, поползла ввысь. Ее медное сияние скользило по земле, по бурлящим водам реки, забиралось на крыши домов и разгоняло тени. Вскоре оно достигнет амбара... Норгрим быстро зашагал к дому, на двери которого висел венок из мелких полевых цветов и лозы. Это была местная метка, отмечающая жилище старосты или старшего человека в общине. Постучал. Открыли быстро, впустили в душное от перетопленного очага помещение. Две молоденькие девушки сидели на скамье и, хихикая, работали спицами. Глава общины стоял в предбаннике, прислонившись плечом к стене, и сурово поглядывал на гостя. - Вон еда и питье ваше. Ухи до краев налили в печеную тыковку, набросали сверху петрушки, хвоща и покрошили сухие лепешки. Рядом стояла бутыль с ячменной водой. Хозяева проявляли похвальное радушие, так что расстраивать их хотелось еще меньше. Тем не менее, ни о каком вранье или утайке даже думать не следовало. Норгрим кивнул, без приглашения уселся на табурет. Под удивленным взглядом хозяина расшнуровал ворот рубахи и выпростал глиф. - Мы не простые гости. Мужик хмыкнул. - Да поняли ужо, чай не дураки, - он указал дочерям на дверь в девичью комнату и, когда те ушли, упер руки в бока. - Тьфу, и где мой мальчишка старший шастает? Ему давно пора было с озер вернуться. Не люблю, когда он сети на раков с вечера ставит... Ладно, чужак, что все это значит? - Мы хранители глифа. Я монах, а мой спутник человек слабой веры, поэтому ноша дается ему трижды тяжело. Говорю открыто - вслед за нами может увязаться любое зло... слышал про глиф когда-нибудь? - Не приводилось, - пробурчал мужик. - Что за зло? И мы тут причем? - Никто не причем, - вздохнул Норгрим, - а то, что истории глифов не знаете - прискорбно. Их, на заре Третьей Эпохи, вручил человечеству сам Герольд, и велел хранить и защищать от порождений тьмы. Поэтому нечисть гоняется за нами по всему Айервею. Так уж сложилось, что дорога наша лежала через ваши земли... не осерчай, это общее дело. Хозяин покачал головой. - Это ваши байки, церковные. Мы тут другим живем. В глаза не видел нечисти никакой, и тятька мой не видел... да и прадед, пожалуй, тоже. Живем, рыбу удим, продаем, детей растим. И нет здесь места нечисти твоей. Враки все это. - Считай, как знаешь. Ты взрослый мужик, переучивать тебя поздно. В общем, за еду благодарим, а за кров - вдвойне. Вот, это серебряный. Купишь дочерям по медовику на ярмарке. А к амбару ночью не ходите... дверь надежная? - Из города привез, - буркнул мужик, будто это сразу все объясняло. Но монету принял, ничего больше говорить не стал. Норгрим забрал тыкву, сунул бутыль за пояс и пошел к амбару. Дверь, может быть, и из города привезена, но удержит ли оборотня? Тварь здоровая, вдвое крупнее Рода. Если вырвется - придется убить. Он не дошел десяти шагов до амбара, остановился, выронил в пыль тыкву. Запахло ухой и зеленью. Золотистая похлебка потекла по протоптанной дорожке и, как река в озерцо, влилась в лужу. Вокруг все было заляпано алым - плетень, стены, лопухи и колода. В крови лежала изжеванная человеческая рука. Дверь в амбар оказалась настежь распахнутой, а вдоль реки лился злобный звериный вой. Луна стояла высоко. Род метался, как в горячечном бреду. Перед глазами мелькали картинки, день сменялся ночью, он то брел по горячему песку, то замерзал на ледниках, а то и вовсе нежился в постельке, прижимаясь щекой к нежной девичьей спине. На деле же он ерзал в углу амбара, собирая одеждой пыль, паутину и вытирая накапавший на пол соленый рыбий жир. Краем сознания понимал, что должен обратиться давным-давно, но отчего-то продолжал оставаться человеком. Раньше переход сопровождался жутким, но кратким приступом боли, теперь Ловкач будто вновь оказался в лапах инквизиторов. Спустя вечность, его попустило. Парень уставился в потолок... на караваны подвешенных к балкам рыб. Он вдруг понял, что прекрасно видит в темноте, может разглядеть даже чешуйки, плавники, помутневшие от соли глаза. Одежда от пота промокла, будто он только выбрался из реки. Дыхание стало громким, тяжелым и захлебывающимся, как у старика. Род встал, на дрожащих ногах подошел к стене и вновь прижался к холодной кладке. Разгоряченная кожа пошла мурашками. - Что это было... - пробормотал он. - Свобода. - Голос раскаленным гвоздем вонзился в мозг. Ловкач покачнулся и чуть не грохнулся на пол, кое-как сполз по стене. Уселся, обхватив голову руками. Мелвиль! - Да, мальчик, я здесь. Дверь задрожала, замок с тихим стуком упал на землю. Скрипнули петли. В лунном свете было хорошо видно сгорбленную звериную фигур, входящую в амбар. - Ты обратился, Род. Стал тупым зверем, теряющим рассудок. Жрешь падаль, лакаешь кровь коз и баранов, но так и не пробовал лучшего лакомства - человеческого мяса, - малефик выглядела все так же жутко, а изуродованная огнем морда и вовсе внушала трепет. - Не передать словами, насколько это сладко - разорвать брюхо визжащему человеку, вытянуть кишки, проглотить сердце, растерзать ливер, и лишь затем сомкнуть клыки на глотке. Один раз попробуешь - и никогда не захочешь ни воды, ни меда, ни жаренного мяса. Род поморщился. - Я, может, и стал оборотнем, но человечину жрать не собираюсь. Господь сделал коров и кроликов слишком вкусными, чтобы отказываться от этого... Короче говори - шли бы вы в задницу, леди. Он пока не решил, что будет делать. Кинуться на Мельвиль, забить кулаками? Не выйдет. Малефика и днем еле-еле удалось победить, а при лунном свете это все равно что пытаться набить морду урагану. - Как и все юнцы, ты глуп, - сладкий женский голос лился из зубастой пасти. - Малефиком тебе не стать, не надейся. Хотела было тебя изуродовать, заставить мучиться... но, увы, кое-что изменилось в мире. Это я остановила твое оборотничество. Твоя шкура принадлежит мне, могу сотворить с ней все, что заблагорассудится. И, поскольку я - верный союзник, мой властелин рассказал, как иначе привязать к себе смертного. Фамильяр. Сколько безысходности, покорности, сломленной воли в этом слове... ох, даже под хвостом намокло, настолько это волнительно. Его не произносили со времен Второй Эпохи, и пора ему вернуться в наши уста, Род. Ты станешь первым. - Что это значит? - парень облизнул губы. Каждый выигранный разговором миг приближал его к возращению Норгрима. - Свободу. От волчьей плоти, но не от моей воли. Я вновь сделаю тебя человеком... не совсем обычным. Станешь для меня сосудом силы, помощником, охотником, рабом. Тебе не по душе быть зверем? Могу понять. Тогда соглашайся, либо умри. Она рванула вперед, повалила его на пол. Над лицом Рода нависла волчье рыло. Все. Теперь точно все. - Лишь твое согласие даст мне власть, а тебе - свободу. В голове всплыл образ огня из историй Норгрима. В нем можно сжечь любое проклятие? Почему бы тогда не нагрести полные карманы? Подталкивая к нужному решению, когти разорвали ему бедро, погрузились в мясо. Род заскулил от боли. - Я согласен стать твоим фамильяром! Все что угодно! Хватит, умоляю! По амбару разлетелся тихий смех. - Тогда выпьем. Она вволокла в помещение истерзанный труп. Голова парня болталась на жилах, левая рука заканчивалась огрызком. Судя по одежке бедолаги - из местных. - Потроха вынем потом, - деловито буркнула Мелвиль, облизнув губы. - Подставляй ладони. Род замялся. - Ладони, ублюдок. Не серди меня. Малефик выцедила немного крови из трупа, затем полоснула себя по запястью и уронила несколько капель Ловкачу в ладони. Тот дрожал от страха и жалости к себе, и все же терпел. - Пей. На вкус было как все смертные грехи разом. Род ощущал себя далеким от мира, будто наблюдал за всем со стороны, и хотел бы помешать происходящему, но - увы. Воли не хватало. - Славно. Ты - мой. Освобождаю тебя от звериного рабства, чтобы ты, Род, мог служить нашему повелителю в человеческом облике. Нес его волю туда, где светит солнце. Туда, куда святость не пускает оскверненных. Теперь я вырву сердце юнца, и ты его прогло... Удар был страшной силы. Роду доводилось махать кулаками, но до этого момента никогда он не делал этого настолько яростно. Челюсть Мелвиль съехала в сторону, пара клыков упала на пол амбара. Ловкач повалил тварь, наподдал ногой, и что было мочи побежали прочь от амбара. Она не отстанет. Теперь уж точно! Ритуал был не завершен, но парень чувствовал себя соверш