«Команда состояла из многонационального сброда: у них общее было только одно – физическая грубая сила. Они сразу угадали во мне слабосилие и интеллигентность, то есть то, что особо презирали или ненавидели, а потому все дружно избрали меня мишенью травли. Одной из форм травли было бросание в меня кусочков хлеба за завтраком, обедом и ужином. Инстинктом я понял, что сотня жестоких грубиянов может затравить насмерть, если только я не приму меры».
На стоянке в Александрии он купил длинный, зловещего вида нож. Когда во время обеда в лоб ему опять прилетела корка хлеба, Дмитрий выхватил свое оружие и с криком «Смерть тебе!» бросился на обидчика – но так, чтобы дать себя схватить и утихомирить. За русским кочегаром закрепилась кличка «Бешеный», и его больше не трогали.
«Я был овечкой, из страха натянувшей на себя волчью шкуру, – писал Дмитрий Александрович. – И ее носил на себе до тех пор, пока под ней не наросла настоящая».[73]
…А транспорт «Рион» поздней осенью 1920 года пришел в Константинополь. Взял на борт теплую одежду, снаряды для пушек, другие военные припасы и 25 ноября вернулся в Севастополь. Но было уже поздно. Красные прорвали оборону белых на Перекопе. Армия генерала Врангеля отступила к портовым городам и покинула Крым.
Единая и неделимая Россия осталась в прошлом, но ее осколки-островки за границей продолжали существовать и блюсти прежние правила жизни.
Летом 1921 года консульский суд при Русской дипломатической миссии в Константинополе рассматривал дело по иску экипажа парусно-моторного судна «Преподобный Сергий» к акционерному обществу «Шхуна». Капитан Мартин Казе и трое из его команды требовали от правления общества выплаты жалования за время вынужденного пребывания в Крыму – в плену у большевиков.
27 октября 1920 года капитан Казе получил предписание выйти на Севастополь с грузом продовольствия. Правление «Шхуны» предполагало, что судно может быть мобилизовано военными властями, и дало на этот счет соответствующие инструкции. В Константинополе знать не знали, что армия генерала Врангеля уже готовится к эвакуации. Из-за неблагоприятных погодных условий шхуна оказалась вблизи Евпатории, капитан распорядился зайти в порт (это было 17 ноября) – и тут выяснилось, что город занят большевиками. Под угрозой расстрела, объяснял Казе, он отдал привезенный груз и продолжил нести службу, надеясь, что «Преподобному Сергию» как-нибудь удастся вырваться на свободу. Ждать пришлось долго. Но 12 марта 1921 года, ночью в непогоду, шхуне разрешили выйти на рейд, поскольку стоять у пристани было опасно. Покинув порт, капитан Казе приказал идти полным ходом на юг, затем – дабы обмануть возможную погоню – изменил курс в сторону Болгарии. 25 апреля шхуна вернулась в Константинополь. В Евпатории остались несколько человек, которые, по словам капитана, в первые же дни списались со шхуны и перешли на сторону большевиков. Их имена не упоминаются в материалах дела.[74] Судя по расписанию должностей и окладов, в Крыму остались боцман, кок и два матроса.[75]
Коком на «Преподобном Сергии» был не кто иной, как Дмитрий Быстролетов, боцманом – его однокашник по Анапской мореходной школе и сослуживец по «Риону» Евгений Кавецкий. За границу, как говорил Быстролетов, он «сбежал раньше» и сумел устроиться на шхуну в Константинополе. А когда нечаянно встретил в порту друга, то помог тому наняться в команду «Сергия». Матрос-беглец опять спрятался на виду: общество «Шхуна» было создано в конце 1918 года в Севастополе по инициативе командующего белым флотом и на июль 1920-го распоряжалось 12 парусно-моторными судами, половину которых арендовала у Морского ведомства ВСЮР – в том числе «Преподобного Сергия». Помимо коммерческих перевозок, «Шхуна» регулярно выполняла военно-судовую повинность и оставалась подотчетна Морскому ведомству после исхода врангелевской армии и флота из Крыма.[76]
Быстролетов зашифровал и этот фрагмент своей биографии. Судно якобы было отнято французами у белых за царские долги и перешло к дельцам, греющим руки на хаосе военного времени. Рассказ о том, как «Преподобный Сергий» вывозил греков и армян, спасавшихся от наступавшей армии турецких националистов[77], – вероятно, правда.
«Обычно мы шли вдоль берега, в бинокли высматривая горящие деревни – признак фронта, двигавшегося с востока на запад… Мне вспоминаются анатолийские черные скалы и зеленая холодная вода между ними. Помню ползущих вниз, к воде, женщин с детьми и мужчин с узлами. Вот шлюпка забита до отказа. С невероятными усилиями мы отваливаем под звериный вой оставшихся, обреченных на смерть. Мелькают искаженные лица. Поднятые к небу кулаки. Те, кто посильнее, прыгают в воду и вплавь догоняют шлюпку, одной рукой цепляясь за борт, а другой подгребая для того, чтобы не оторваться и не утонуть: они болтаются за бортом между нашими веслами, захлебываясь и протягивая кошельки. Но их слишком много – лодка может перевернуться. “Отцепляй всех!” – командует капитан. Гребцы поднимают весла и бьют плывущих по головам. Одна черная голова скрывается в воде, за ней вторая, третья. Люди в шлюпке крестятся от радости: спасены! Лодка не перевернется!.. Всё, что я видел, откладывалось в памяти, не доходя до сознания, – было некогда думать, не хватало передышки. Когда позднее я ее получил, то впечатления нахлынули такой могучей волной, что захлестнули меня, и первый раз в жизни я чуть не сошел с ума».[78]
74
Быстролетов в своих воспоминаниях называет реальные имена капитана шхуны и членов команды – мотористов Мартина Курмана, Августа Планка и матроса Христо Папагора (все они вернулись в Константинополь).
76
РГА ВМФ. Ф. Р-363, оп. 1. д.503 и др.;
77
В ответ на оккупацию Константинополя и роспуск турецкого парламента генерал Мустафа Кемаль созвал Великое национальное собрание, провозгласил республику и продолжил войну с Арменией на Кавказе, Грецией в Малой Азии и войсками Антанты в центральной Турции.