Я достаю из рюкзака две банки консервов, хлеб и складываю все это добро на стол. Приглашаю садится, сейчас перекусим. Острым ножом капрал ловко и быстро вспарывает консервы. Затем останавливается и вопросительно смотрит на меня. Усмехнувшись, киваю – мол, ладно, доставай, чего уж там. Гийом довольно засопел и извлек из недр шинели фляжку.
– Вот у нас, у французов, есть настоящий вкус! Я патриот, — неожиданно ошарашил он меня своим признанием, — хлебнем, что нам отечество дает! — И довольный своим каламбуром громко захохотал.
Хлебнули. Что ж, отечество и впрямь дает неплохой продукт. Закусываем. Снова выпиваем, а потом дружно закуриваем. Спрашиваю, что он думает о положении под Верденом. Нещадно дымя сигаретой, Гийом жмет плечами.
— А чего тут думать, командир? Боши как боши, наступление, как наступление. Эти парижские болваны в золотом шитье его по привычке проморгали. Можно подумать, ты ждал от них чего–то другого. Наш старик Жоффр парадами командовать сгодится, а для того что бы воевать, нужны мозги, требуется смекалка, должна быть голова на плечах! Но чего у него нет, того нет. – Гийом вздохнул, и окутавшись облаком табачного дыма добавил: — Расплачиваться, правда, как всегда будем мы. И при том своей кровью. Если будет довольно людей, снарядов и патронов – сдержим бошей. Если нет – они прорвут фронт. Вот и все!
— Да, незамысловатая у тебя философия, — говорю я ему.
Он искренне удивляется: – А ты поправь, если что не так, командир!
Да нет, в сущности, он совершенно прав. Делаем еще по глотку. Но допить флягу до конца я не позволил. Как приедем на место, слишком много хлопот будет, так что на сегодня все. Нужно хоть немного отдохнуть, когда еще поспишь спокойно. Не на земляных нарах врытого в землю блиндажа, а на нормальной деревянной полке с одеялом, под дробный, спокойный перестук паровозных колес. А хороший сон на войне – дело первейшее и святое.
Вот и Бар–де–Люк. Выпрыгнули из вагонов, немедленное построение, перекличка и тут же пожалуйте снова в грузовики. По дороге, которая теперь называется «священной», беспрерывным потоком текут автомобили, набитые войсками, продовольствием, снарядами. Солдаты перешептываются, ломая голову над объявленным им прозвищем дороги. Почему священная? По ней что, сам Господь ходил, или кто–то из великих святых? Взводные дают различные ответы. Спокойный, прямолинейный Жером доходчиво объясняет: это шоссе — единственная нить связывающая Верден с тылом, если враг перережет ее – падет Верден, а за ним и Франция. Лефуле грозно сопит, сжимает кулаки и поедает любопытных недобрым взглядом. Раз начальство сказало, что дорога священная, значит так оно и есть, священная она и точка. А кто думает по иному, пусть подойдет к нему и сразу получит более убедительное объяснение. Таких не нашлось. Веселый Гийом со смехом дает свое объяснение: проезжающим по этому шоссе уже заочно, авансом так сказать, выписана путевка в рай. Так что радуйтесь подлецы, простил нам Всевышний все прошлые прегрешения, быть всем нам в полном составе на небесах. Причем в самое ближайшее время. Правда, его подлецы не слишком обрадовались таким известиям.
К месту назначения добрались только часам к одиннадцати. Полк, стоявший здесь до нас, ушел на передовую только что. Но к встрече новых подразделений тыловые службы успели подготовиться хорошо. Продовольствие, боеприпасы, медикаменты, шанцевый инструмент, словом подвезли все, что нам нужно. Все выдается быстро и в нужных количествах. Моя рота теперь полностью укомплектована и под самую завязку обеспечена всем необходимым.
Отголоски канонады слышны даже здесь, хотя до фронта километров семнадцать — двадцать. Палят беспрестанно, потом вдруг недолгая тишина и снова – бух… бух… бух… Уж если залпы слышно в тылу, то просто жутко представить что же твориться на передовой. Такого продолжительного обстрела даже бывалые фронтовики не слышали. На лица новичков вообще страшно смотреть, сплошь серые, точнее даже не серые, а какие–то бледно–пепельные. Это при том, что среди новеньких в полку все больше взрослых мужиков, лет под тридцать пять, а то и под сорок. Черт, неужто вся молодежь в стране кончилась? Самым юным из пополнения оказался семнадцатилетний мальчишка Этьен Леблан. Совсем пацан. Худющий как смерть, со стриженный башкой и оттопыренными ушами. Увидев его в синей шинели, все чуть со смеху не померли. Родом откуда–то из–под Марселя. Доброволец. На сборном пункте наврал будто ему восемнадцать, ну а эти ленивые паразиты с восторгом приняли жаждущего военных подвигов паренька. Вот псы! Своих–то щенков поди попрятали, выписав им грыжу липовую, а этого дурачка схватили на «ура». Гийом, искренне обрадовавшись земляку, забрал его в свой взвод. Говорит, что будет приглядывать за ним, как за родным братом.