Когда все это слышал и видел через призму дурного забытья, было легче. Теперь голос прифронтовой лазаретной действительности оглушительно зазвучал для меня в полную силу. Но, слава Богу, ненадолго. Еще через день мне разрешили попробовать приподняться. Торжественная процедура опять проходила под присмотром врача и медицинской сестры. Здоровой рукой я ухватился за металлическую раму, расположенную над кроватью, и медленно, с мучительной болью оторвал спину от койки. Эксперимент закончился удачно: подниматься выше не разрешили, но огласили вердикт. Я точно пошел на поправку, теперь долечиваться можно в тылу. Через несколько часов меня санитарной машиной отправят в Бар–де–Люк, ну а оттуда дальше, поездом, отвезут в далекий тыл.
В день отъезда у меня появился неожиданный посетитель. Увидев шагающую навстречу худую фигуру, в наброшенном на плечи медицинском халате, я мгновенно узнал гостя. В глазах тут же потемнело от страха. Так и есть, это молоденький рядовой Этьен Леблан из взвода Гийома. Неужели случилось чего?
— Господи помилуй! – я резко приподнялся к нему. – Убит!? Да не молчи ты, говори, дьявол тебя забери!
— Кто, мой лейтенант?
— Гийом! – Голос срывается на резкий крик. — Что с ним? Что с твоим взводным?
— Ничего, мой лейтенант! – На лице парнишки удивление. – Ничего, абсолютно ничего. Он жив и здоров, я прибыл сюда по его приказу. Вас проведать.
— Уфф… — Я с облегчением откинулся на подушку. – Слава Богу… Ты, это, бери табурет, садись. А чего он сам не пришел?
— Не смог, мой лейтенант! Идет переформирование, остатки рот объединяют друг с другом, никого из командиров взводов сейчас не отпустят.
— А… Ну да, ясно, все так и есть. Ну, как он сам, его же штыком задело? Как ты? Вижу, заметку в пол уха боши тебе оставили. Может, и про Лефуле чего слышно?
— Все ничего, мой лейтенант. Моему взводному наложили швы, только шрам очень большой остался. Мое ухо заживает, нагноения нет. Отстрелило его мне тогда же, когда и Вас ранило. Господина Лефуле отправили в тыл три дня назад, говорят, контузия тяжелой оказалась. А сами Вы как?
Разговор длится примерно с полчаса. Этьен подробно рассказывает о последствиях последнего боя, перечисляет по памяти всех погибших и раненых, говорит о процессе переформирования роты. Его речь похожа на сухой бухгалтерский отчет. Видимо Гийом провел с ним подробный инструктаж. Всетаки парень здорово изменился. Я помню, как он только появился в роте, ведь это было совсем недавно. Страшно худующий, любопытный, постоянно озирающийся как волчонок, неуверенный в себе. Худым остался он и сейчас, но в остальном поменялся кардинально. Весь сжатый, как будто стальная пружина внутри, движения стали резкие, четкие. Но главное – изменился взгляд. Глаза приобрели темно–стальной оттенок, смотрят в упор, почти не моргая, холодно и недобро. Наверняка, до прибытия на фронт мальчишка не представлял себе в действительности, возможность убийства человека, пусть даже и врага. Но сейчас это уже далеко не мальчишка. Я уверен, чуть что – и он не раздумывая враз развалит череп боша саперной лопаткой. Причем с одного удара. А может, и не только боша. Прав был Гийом, и впрямь, похоже настоящий зверь растет. Самое страшное то, что для таких война никогда не заканчивается. Даже если они и возвращаются с нее живыми.
Уходя, Этьен оставляет у моей койки приличного вида рюкзак. Что ж, спасибо, и ему и всем ребятам. Я жму на прощание его руку, прошу передать привет всем нашим. Постараюсь вернуться, как только смогу. Затем были новые, свежие перевязки, крепкие руки санитаров воткнувших мои носилки в глубь машины с большим красным крестом, добрый голос мадам Сорель провожающей меня. На прощание я приподнялся, и движимый бессознательным порывом поцеловал этой славной женщине руку. Спасибо Вам. Спасибо за все. А она, как всегда приговаривая в пол голоса что–то ласковое, перекрестила меня и заплакала. Санитарная машина медленно ехала в потоке других по «священной дороге» ведущей из Вердена в Бар–де–Люк. Не так давно я ехал по этому же пути в Верден. Своим ходом. Теперь меня везут обратно. На носилках…