— Ты все придумала.
— И вовсе нет. Подождешь — увидишь. А если вернешься в дом полковника, там тебя еще кое-что ожидает. Я не расслышала толком, но, по-моему, разговор шел о воровстве.
Ахилл позеленел, от страха ему стало дурно. Он действительно запускал руку в драгоценности полковника. Да и то сказать, зачем старику браслеты?
— Как тебя звать? — спросил Ахилл.
— Елена Мелаглосс. Так ты уходишь?
Он еще несколько минут посидел, помолчал, а потом вышел и спустился в порт. На транспортных кораблях союзников требовались крепкие молодые люди, и никто не задавал лишних вопросов.
До конца войны он проплавал на французских судах; как правило, работал при камбузе кем-то вроде помощника буфетчика. Он всегда бывал сыт, основательно выучил французский язык и овладел начатками стряпни. Научился и хвататься за нож. Он подцепил гонорею, от которой его вылечил по ускоренной методе корабельный врач. Последний прочитал Ахиллу медицинскую лекцию, полную таких жутких преувеличений, что молодой человек решил впредь проявлять осмотрительность в интимных связях. 18 ноября 1918 года он удрал с корабля в Марселе без паспорта и других документов, имея на руках одну лишь матросскую книжку в доказательство того, что два года проплавал на французских транспортниках.
Денег хватило всего на несколько дней, и он уже ходил полуголодный, когда в Тулоне его спас соотечественник, чье настоящее имя Ахилл так и не узнал — все называли его исключительно месье Димо. Месье Димо был хозяином небольшой портовой гостиницы с ресторанчиком. В ресторане кормили дешево, но прилично. В гостинице почти все комнаты сдавались проституткам. Каждую ночь Ахилл только тем и занимался, что стелил и перестилал одни и те же постели. Изо дня в день он кончал работу в час или два ночи, а иной раз и позже, а в девять утра снова брался за работу. Он должен был подмести и прибрать в ресторанчике, после чего идти на кухню чистить картофель и делать все, что положено судомойке. Потом возвращался в ресторанчик, разносил аперитивы и часов примерно до трех исполнял обязанности официанта, а затем мыл посуду — мадам Димо это было не по силам. Предполагалось, что после этого он мог отдохнуть, но и эти часы у него почти всегда отнимали под тем предлогом, что утром мадам Димо не успевает прибраться в номерах. Около половины шестого в ресторане начинали готовиться к приему вечерних клиентов, и дальше работа шла полным ходом до самого конца. Жалованья ему не платили, он получал одни чаевые, да и те полагалось делить поровну с месье Димо, хотя Ахилл быстро научился обманывать хозяина. Месье Димо выправил ему паспорт и permis de sèjour[6] на имя Антона Поликрата. Ахилл так и не узнал, существует ли такое лицо на самом деле; паспорт, вероятней всего, был фальшивый, а не краденый.
В один прекрасный день он решил, что настало время податься ему на восток, в Сен-Рафаэль или Ниццу. Он вежливо уведомил месье Димо об уходе. Месье Димо недобро прищурился.
— Значит, малыш, надумал уйти. Интересно. Но, может, я сумею уговорить тебя остаться. Думаю, что сумею.
Ахилл улыбнулся. Повышение жалованья или, точнее, просто жалованье его бы вполне устроило.
— Французская полиция, — тем временем размышлял вслух месье Димо, — очень не любит иноземцев, которые проникают в страну с фальшивыми документами. Срок в кутузке, потом — депортация, и считай еще, что легко отделался. Мне почему-то кажется, что у тебя на руках чужие бумаги. Боюсь, gendarmes[7] захотят выяснить, что случилось с их законным владельцем. Поэтому я бы советовал тебе остаться. Если ты сбежишь, я попрошу полицию тебя разыскать, ты далеко не уйдешь.
Ахилл помолчал и сказал:
— Вы должны написать мне очень хорошую рекомендацию, месье Димо.
В ответ месье Димо очень тихо произнес очень грубое слово.
— Я думаю, месье Димо, вы дадите рекомендацию. Я вовсе не хочу скрываться от полиции. Наоборот, мне бы о многом хотелось с ней посоветоваться. Я скажу, что я честный греческий парень, что я говорю, но не умею читать по-французски. Я, понимаете, читаю только по-гречески. У меня есть документ, где, как я знаю, сказано, что в войну я честно служил Франции целых два года, рискуя жизнью. А вот эти бумаги, — он с сомнением посмотрел на паспорт и permis, — мне выправил добрый месье Димо, который сказал, что сам займется всеми формальностями. Я в этих бумагах ничего не смыслю. Но мне придется заявить шефу полиции, что я тревожусь, потому что месье Димо, похоже, раздает такие бумаги пачками направо и налево. Он облагодетельствовал ими столько моих бедных соотечественников, что я волнуюсь, уж не фальшивые ли они. Вон там, на углу, стоит полицейский, и он мне очень нравится; я спрошу у него, может, мне следует заодно рассказать шефу полиции про гостиницу месье Димо. Я все думаю про ту красивую девушку, которую покурочил американец.