Один раз меня разбудил ночной сторож. Я накинул пальто, открыл засов?
— Что случилось?
Старик смотрел на меня испуганными глазами и молчал.
— Приехал кто? Вызывают меня?
Старик поправил шапку:
— Да нет, никто не приехал, товарищ директор. Я подумал: не стряслась ли беда? Дымок у вас вроде из форточки шел. А так ничего.
— Это я всегда курю много… Уже солнышко встало? Спасибо, дед, что разбудил.
Старик повернулся и пошел.
Зевая, я протер глаза и обнаружил, что руки у меня черные. Схватил небольшое раскладное зеркальце, перед которым брился. Батюшки! Лицо-то у меня, как у арапа, лишь белки глаз блестят да зубы. Посмотрел на лампу — фитиль чадит, стекло совсем черное, хлопья сажи покрывают и подушку, и диван, и упавшую на пол книжку.
«Вот отчего сторож встревожился, — подумал я. — Дымок-то не похож был на махорочный».
Оказывается, я заснул с книжкой в руке…
Районные власти меня не беспокоили, видимо, давали время осмотреться. Я был рад. Мне хотелось хоть что-то понять, освоиться в новом сложном хозяйстве, а уже после этого показаться «на глаза начальству». Впрочем, долго без помощи районных руководителей продержаться я не мог. И как только меня совсем «поджало», поехал в Старобин, — благо, до него было недалеко, всего десять километров. А неотложных дел накопилась целая куча. Надо было и в банк заехать и разрешить ряд вопросов в райисполкоме, потребкооперации, и на склад сельхозснаба за деталями для тракторов завернуть.
Как это всегда бывает с работниками глубинки, стоит лишь попасть в центр, как тебя закрутят дела. В одном месте ты за кем-то гоняешься, в другом тебя ищут, в третьем, едва нос сунул, тебя сразу хватают за полу пальто: «На ловца и зверь бежит. Садись, тут кое-какие сведения нужно утрясти по вашей МТС».
Только к самому вечеру сумел я освободиться и поспешил в райком, кляня себя, что не заехал сюда в первую очередь, как имел привычку делать это.
«Поздно-то как, — терзался я, подъезжая к длинному деревянному зданию с широким навесом над крыльцом. — Наверно, Воронченко уже ушел».
Секретарша сидела на обычном месте у телефонного аппарата. Это мне подало надежду, что и «хозяин» здесь.
— У себя? — кивнул я на дверь кабинета.
— Еще не уходил.
Я попросил доложить о себе и тут же был принят.
Воронченко, нагнувшись над зеленым сукном стола, что-то писал. Перед ним лежала куча разных сводок, раскрытый том Ленина с закладками. Наверно, секретарь готовился к докладу.
На меня Воронченко только покосился и продолжал писать. Потом поднял голову, оглядел внимательно, серьезно:
— Кулак приехал?
Надо же было так называться нашей эмтээсовской деревеньке: Кулаки!
— Советский, — в тон ему шутливо ответил я.
— Мы уж решили — забыл нас. Садись давай.
Воронченко еще что-то минуты две писал на листках. Встал с кресла, с удовольствием расправил плечи, потер руки; так и чувствовалось, что ему хочется потянуться, — засиделся.
— А я уж собирался сам к тебе в МТС ехать, Василий Иваныч. Посмотреть. Осваиваешься на новом месте?
— Привыкаю.
— Все у тебя в порядке?
— Пока не жалуюсь.
Воронченко прошелся по кабинету, хитровато глянул на меня:
— Говорят, ты там чуть не сгорел?
«Уже дошло до района, — подумал я. — И, как водится, в преувеличенном виде».
— Гореть мне еще рано, Николай Андреич. Вот уж когда наделаю ошибок в МТС, тогда приедете… тушить меня.
— Надо будет, потушим, — засмеялся Воронченко и еще раз прошелся наискосок через весь кабинет. Все еще улыбаясь, повторил: — Потушим. А вот отдых свой организовать тоже следует нормально. Дома-то давно был?
Я сказал, что на днях собираюсь.
— Еще ни разу не был? — Брови Воронченко удивленно поднялись. — Завтра же поезжай. Работа, как мокрая глина, всегда за сапоги хватать будет: всю не переделаешь. Съезди, отдохни немного, детишек проведай. Разве так можно?
Глубоко тронула меня эта заботливость Воронченко.
Где бы я ни жил, где бы ни работал, партийный комитет всегда был для меня самым родным и близким: и на железной дороге, и в армии, и в колхозе «Новый быт». Если я чего не знал, хотел о чем посоветоваться, искал поддержки, я всегда шел в партком, к товарищам по партии. Я верил: там меня выслушают внимательно, разберутся с моим делом, подскажут правильный выход. Чего-чего, а уж равнодушия я не встречу. И вот таким взыскательным, строгим и отзывчивым был для меня Старобинский райком и его первый секретарь Николай Андреевич Воронченко. С него я старался брать пример, у него многому научился.