Воронченко задумчиво смотрел в окно.
— Не жалеем мы себя. И на работе до петухов, и питаемся зачастую всухомятку. А потом или порок сердца, или язва. — Он сунул пятерню в негустые волосы, продолжал, словно рассуждая: — А с другой стороны, как себя жалеть? Время уж больно горячее, работы по маковку. Такая уж судьба у нашего поколения. Отцы вели войну гражданскую, а мы — хозяйственную.
Он еще раз прошелся по кабинету, затем сел против меня:
— Ну, рассказывай, что у тебя?
Я рассказал о своих делах, о том, что сейчас было самое больное, в чем требовалась поддержка. Кое-какие из моих просьб Воронченко записал себе в большой блокнот, лежавший на столе.
— Со стройматериалами поможем. Запчастей много не обещаю: их попросту нету. Тетрадки, карандаши для курсов дадим. Подбросим в столовую крупы, сахарку. Чего еще?
— Пока все.
— Говори. Все, что в наших возможностях, сделаем.
На это я и рассчитывал, в такой поддержке и был уверен.
— Еще одно. — Я помялся, но сказал откровенно: — На такой должности, как моя, сидеть бы инженеру, который в технике собаку съел. Тогда бы не было опасности, что сгорю и вам придется тушить.
Воронченко пристально посмотрел мне прямо в глаза:
— Заранее слезу в жилетку пускаешь? Или перестраховаться решил?
Я выдержал взгляд секретаря райкома, ответил спокойно:
— К такому не привык, Николай Андреич. За свои поступки всегда готов отвечать. Завел разговор об этом, чтобы вы ясно представляли себе мое положение.
— Ты, может, думаешь, Козлов, что мы тебя с закрытыми глазами из мешка вынимали? Не знали, кого выдвигаем? Прежде чем тебя посылать в Старобинскую МТС, я внимательно ознакомился с твоим личным делом, присматривался к твоей работе в колхозе. Мне ведь известно, что ты железнодорожник, рабочая косточка. Известно, что окончил комвуз… Не инженер ты. Знаем. Да есть такие инженеры, что нам их даром на руководящий пост не надо. Организатор тут нужен, вожак… со здоровым нутром. Между прочим, зря прибедняешься: у тебя есть и механик, и агроном, и бухгалтер… А ты думаешь, Гак с образованием? Меньше твоего. Справился ж в МТС? Справился. И вот теперь руководит зерновым управлением республики. Людей сейчас выдвигают смело…
— Райком посчитал тебя достойным, раз выдвинул, — продолжал Воронченко. — Наверно, сам замечаешь, какая у нас пока еще текучесть кадров. А задумывался ли ты, почему это происходит?
Слушал я внимательно. Первого секретаря у нас уважал весь район, выступления его, указания, советы всегда вызывали общий интерес. Такой обстоятельный разговор был при его занятости редкостью.
— Ты, конечно, знаешь, Василий Иваныч, что партии нужны верные работники, которые будут беззаветно проводить ее политику. Поэтому так охотно выдвигают на руководящие посты вчерашних рабочих и крестьян. Ну, а культура-то у них, сам знаешь какая, наши вузы пока еще мало специалистов наготовили… И вот дадут иному портфель, он и начинает туда-сюда дергать руль, буксует на ровном месте… Приходится его менять. А то, случается, карьерист попадется: поди-ка разгляди его сразу. Он и в грудь себя при случае ударит, и поклянется красному знамени, и речь толкнет поцветастей, а сам только и норовит, чтобы из района прыгнуть в область, оттуда еще повыше — в столицу. Его тоже стараются поймать за шиворот…. — Воронченко положил мне руку на плечо: — Одним словом, на тебя мы надеемся. Вытягивай Старобинскую МТС в передовые. В обиду не дадим. Ну, а если зарвешься, зазнаешься — спуску не жди.
Не ошибся я, идя в райком. Да и могло ли быть иначе? Ведь мы все вместе строили социализм, и партия направляла, корректировала каждый наш шаг.
Зазвонил телефон — большая желтая деревянная коробка с ручкой, висевшая на стене. Воронченко подошел, снял трубку:
— Слушаю. Катя? Иду, иду. Тише… не ругайся. Ну, что же делать, подогреешь и в третий раз. Совсем вот было и пальто надел, кабинет собирался запирать — снова пришлось вернуться. — Воронченко сообщнически мне подмигнул. — Кто задержал? Козлов, новый директор МТС. Вот мы сейчас с ним вместе и придем, познакомишься. По рюмочке-то найдется? Брось, брось. Не заходить же мне в магазин. Скажут, секретарь райкома запьянствовал… Вот так-то лучше. Выходим, выходим, уже оба и шапки надели.