Женщина плеснула себе в лицо пригоршню воды.
– Нет, я не хочу об этом говорить. Я хочу забыть об этом. – Она провела ладонью по лицу, смешивая капли воды со слезами. – Извините, извините, извините.
– Не за что, – сказала Голубка.
– Почему это? – возмущенно воскликнула стриженая. – Я что, не достойна того, чтобы меня судили по общим меркам? – Она снова отвернулась, глядя на переливающуюся стену. – Понимаете, месяц назад у меня не было убеждений. Я имею в виду – насчет сексуальных домогательств и оскорбления личности. Когда окружающие шутили по этому поводу, я смеялась. Когда окружающие возмущались, я возмущалась тоже. Я просто делала то же, что и все – и думала так же, как и все. А теперь… – Она вытерла руки о свою тяжелую пеструю юбку и посмотрела на нее с отвращением. – А ведь меня даже не изнасиловали…
– Когда речь идет о насилии, не может быть никаких “даже”, – убежденно произнесла Голубка. И, помолчав, спросила: – Когда это случилось?
– Три недели назад, – ответила женщина. – У меня была прекрасная жизнь, друг, квартира, работа… он просто уничтожил все это. Я не могла вернуться домой, содрогалась от прикосновений моего друга. Я… Я знаю, что я слишком импульсивна, но я поняла, что никому не смогу больше верить и что мне противно смотреть на все вокруг. Прежняя я умерла, а то, что осталось, продолжало влачить жалкое существование, как труп, ничего не ощущая.
– Кто здесь вместе с вами? – тихо спросила Голубка.
Стриженая помедлила, не в силах справиться с нахлынувшими воспоминаниями.
– Моя старшая сестра Эйлиш. И ее друзья. – Она глубоко вздохнула. – Они довольно радикально настроены… – Женщина робко улыбнулась, изумляясь собственной дерзости. – Она у нас умная, черная овца в семействе. А я маленькая белая овечка, – прибавила она с горечью. – Пай-девочка.
– У вас есть здесь другие знакомые?
– Не знаю, – растерялась стриженая. – Кое-кто поговаривал о том, чтобы полететь… А после того, как это случилось… Я знаю, все они старались помочь мне, но я чувствовала себя, словно падаль у дороги, а они, как мухи, слетались на запах крови. Ужасно, да?
– Бывает, – мягко сказала Голубка.
– Знаю, что бывает… но это ужасно, что я так думаю! – Она сказала это совсем другим тоном, словно маленькая девочка. – А вот и Тара!
– Прости меня, Рози! Я ляпнула, не подумав. Я не хотела обидеть тебя. – Взволнованный тон подошедшей женщины странно не соответствовал ее внешности: не слишком высокая, не слишком толстая, неуклюжая и мужиковатая, она была одета в армейскую униформу.
– Не называй меня, пожалуйста, Рози. Меня зовут Розамонда.
– Но Эйлиш…
– А при чем тут Эйлиш? Это мое имя!
– Извини, Розамонда, – терпеливо проговорила Тара. – Мне жаль, если я задела тебя.
– Не надо обращаться со мной так, словно я фарфоровая! – раздраженно воскликнула Розамонда. – Возможно, иногда я раскисаю, но потом всегда беру себя в руки. Ладно, я пойду. – Она протянула Голубке руку. – Спасибо вам.
Голубка взяла ее руку и задержала в своих ладонях.
– Если я вам понадоблюсь, моя группа – у нас там только женщины – живет в пещере примерно посередине этой стены. Нашу пещеру легко найти, поскольку в нее ведет единственный глубокий туннель. И, как правило, там кто-нибудь стоит на часах у входа. Меня зовут Голубка. А Софи, – она сделала легкий жест, – живет в этой пещере вместе с основной группой.
– Мы поселились отдельно. – Стриженая робко улыбнулась. – По главному коридору, первая пещера направо. – Она склонила голову и побрела прочь, отшатнувшись от Тары, которая попыталась взять ее за руку.
– Мне кажется, – тихо сказала Голубка, – нам с вами надо поспрашивать, есть ли здесь специалисты, занимавшиеся жертвами насилия или жестокого обращения.
Софи кивнула, глядя на шаркающую походку стриженой. Раньше она, наверное, занималась спортом, ходила быстро и легко, излучая уверенность женщины, которой досаждали в жизни только мелкие неприятности.
– Наши инопланетяне явно недопонимают человеческую психологию. – Голубка потерла ладонью лицо. – Им надо было производить более жесткий отбор.
Как только Розамонда села, Эйлиш встала, распрямив длинные ноги с изящной грацией женщины, привыкшей носить мини-юбки. Встав, она сбросила свой свободный пиджак, обнажив красивые плечи, затянутые в безупречный, без единой морщинки свитерок. Неспешно, ловя на себе заинтересованные взгляды публики, она прошла вперед и резко развернулась лицом к аудитории, упершись руками в бедра.
– Меня зовут Эйлиш Колби, и я хочу вам кое-что сказать, хотя меня никто не спрашивал. Я не подписала Монреальское соглашение и никогда его не подпишу. Я отправилась в полет не для того, чтобы мной командовали. Я по натуре анархистка. Настоящая анархистка, а не пародия с бомбой в кармане. Мне кажется, это замечательный эксперимент. Нам дали прекрасную возможность почувствовать себя свободными и узнать, чего может достигнуть человечество, когда ему не диктуют, что делать и как. Если вы решитесь порвать с Землей, добро пожаловать к нам. – Она взмахнула рукой. – Вот в эту дверь и направо. Только не раздумывайте слишком долго, а то места не хватит.
Эйлиш поправила лиловую юбку и пошла на место. Потом вдруг остановилась, словно услышав, что кто-то зовет ее по имени, и одарила публику улыбкой, слегка удивленной и лучезарной. Сердце Софи дрогнуло от восторга и умиления, хотя рассудок подсказывал ей, что все это – тонко рассчитанная игра.
Голубка скептически усмехнулась, глядя на Эйлиш. Та пробиралась через толпу с беспомощным и беззащитным видом, а затем, добравшись до свободного прохода, зашагала вперед уверенной и легкой походкой. Она, ее сестра и вся их компания пошли к выходу. За ними потянулась небольшая группка людей. Остальные провожали их взглядами, пока они не скрылись в ближайшем туннеле.
Кто-то еще вышел на импровизированную сцену, возражая против одного из пунктов Монреальского соглашения, предписывавшего делиться знаниями и ресурсами, и вопрошая, значит ли это, что на корабле должно быть единое правительство.
– Я никогда не придавала особого значения политологии, – мягко заметила Голубка. – Ханна или Мэгги разнесли бы эту фифочку в клочья. Кстати о клочьях… Что за тряпка там болтается? – Она показала на желтый вымпел, установленный на вершине массива.
– Так отсчитывают время, – объяснила Софи. – Это значит, что прошло от трех до шести часов после того, как зажегся свет. В лагере есть еще два вымпела для обозначения времени.
– Спасибо, что вы не выдали нас, ~– искренне проговорила Голубка.
Она смотрела на Софи ясными и чего-то ожидающими голубыми глазами. Софи, прекрасно понимавшая, чего от нее ждут, сказала с легкой улыбкой:
– Я хочу быть частью большого и хорошо организованного сообщества.
– Понимаю, – кивнула Голубка с нежной, как у эльфа, улыбкой, – Учтите, мы зовем вас в наши ряды не только из-за того, что мы привыкли к Мелисанде.
– Мелисанда сама выбирает себе компанию, – сказала Софи, оглядев толпу. – Ей с вами спокойнее.
– Почему вы взяли ее с собой? Люди в основном оставили своих домашних животных на Земле.
– Я всегда, когда можно было, брала ее с собой. С ней приятно путешествовать, и благодаря ей я часто знакомилась с людьми, которые иначе просто прошли бы мимо.
– Если бы кто-нибудь сказал мне месяц назад, – улыбнулась Голубка, – что я буду лететь на инопланетном корабле к краю вселенной, я бы… Я не знаю, как бы я отреагировала. Я даже на аттракционах в Луна-парке никогда не каталась. – Она чуть нахмурилась, углубившись в воспоминания – или же пытаясь облечь воспоминания в слова. – Вы были в Бостонском реабилитационном центре, вы знаете, что это за заведение. По-моему, ничего ужасного там нет. Вторник, спокойный вечер, хотя дел по горло, как всегда: астматики, невротики, порезанные и подстреленные. Я ехала домой в шесть утра. Солнце только вставало… Я пыталась найти по радио программу, где не говорили бы об инопланетном корабле. Какой-то представитель правительства штата говорил о социальных программах, и я вдруг поняла, что все эти явления существуют в симбиозе: насилие и реабилитационные центры, калеки и врачи… Ты занимаешься страдальцами, говоря себе, что помогаешь людям. Но так ли это? А может, ты просто способствуешь укреплению системы, которая вызывает страдания? Не знаю, как лучше объяснить. Появление на орбите этого корабля все изменило…