Морган медленно повернулся к Софи и посмотрел на нее. Тесно прижатые друг к другу, они чуть не столкнулись носами, и Софи видела, как в его глазах отражается работа мысли.
Он вдруг протиснулся за ее спину и пробрался к узкому выходу, оглядывая пещеру с напряженным и отрешенным вниманием.
– Я должен пойти и посмотреть.
– Что посмотреть? – спросила Софи, нырнув в туннель вслед за ним.
Морган уже спускался быстрым шагом. У подножия башни он протянул Софи руку и почти силком стащил ее со стены, поморщившись от боли. Затем прыгнул вниз и заскользил по косогору, раскинув в стороны руки, чтобы не потерять равновесие. Остановившись внизу, он вновь нетерпеливо обернулся к Софи.
– Не скажу. Не хочу напрасно обнадеживать тебя. Я сам поверю, только когда увижу собственными глазами. Но если я прав – если я прав – это, возможно, и будет искомое объяснение. – Морган провел грязной рукой по пыльным волосам. – Что нам это даст, понятия не имею, поскольку это объяснение не может быть полным, раз строители жаловались на то, что аргиллит стал менее податливым. Возможно, существует какой-то порог, а мы сейчас находимся ниже него, и если мы хотим остановить распад, нам надо постараться достичь этого порога. Возможно, корабль пытается таким образом дать нам дополнительные стимулы. Короче, все это вписывается в схему… Вписывается!
Софи схватила его за оба рукава.
– Стэн Морган! – с нажимом сказала она. – Если ты сейчас умрешь от перевозбуждения или разобьешь себе голову, скатываясь по склонам, так никому ничего и не объяснив, мы окажемся в глубокой заднице, как сказала бы моя бабушка, не будь она изысканной светской дамой. К черту твои страхи! Не бойся возбудить во мне ложные надежды. Скажи!
Морган взял ее лицо обеими руками и легко, почти рассеянно, поцеловал.
– Больше всего пострадали те зоны, – выпалил он на одном дыхании, – в которых никто не работал. Здоровыми – или почти здоровыми – остались те пещеры, в которых люди воздействовали на окружающую среду. Картинами, как в пещере Хэт, надписями, как в том туннеле слева, где люди писали свои имена, постройками, – он глянул в сторону их неолитической деревни, по-прежнему не отпуская голову Софи, – лепкой… Короче, взаимодействием любого вида.
Не исключено, что Мариан права, и таким образом корабль подает знак, пытаясь нас чему-то научить.
– Есть и другая возможность, которая наверняка понравится тебе гораздо меньше, – сказала Софи, ощущая, как ее челюсть трется о его теплые перчатки. – Не все нейроны человеческого плода или младенца присутствуют в организме взрослого человека. Нервные клетки, не получающие правильных входных сигналов, не образуют достаточно сильных связей и отмирают. Повреждения нервной системы вызывают гибель клеток по нисходящей, потому что они не получают питания, то есть необходимых импульсов. – Софи сделала паузу. – Я хочу сказать, что это, возможно, неуправляемый процесс.
Морган уронил руки.
– В таком случае нам надо срочно понять, каким образом дать оставшимся в живых клеткам нужные им сигналы.
– Кажется, нам удалось обнаружить причину распада, – сказала Софи на срочно созванном собрании в бухте. Присутствовали Арпад, Доминик, Мариан, Эй Джи Лоуэлл и Виктория.
Все они склонились над картой. Смотритель на часовой башне вывешивал зеленовато-голубой вымпел. Температура упала еще на один градус. Надежда, светившаяся в глазах пятерых слушателей, причиняла Моргану почти физическую боль.
Мариан уселась, сложив ладони на трости. На ней было ярко-синее пальто, черные перчатки – явно ее собственные, поскольку на левой было только три пальца, – и черный шелковый шарф.
– Замечательно, – спокойно проговорила она. – Продолжайте, пожалуйста.
– Наиболее значительный распад наблюдается в районах, в которых никто не работал, а меньше всего поражены те зоны, где деятельность была активнее всего. На том краю пещеры разрушения выражены сильнее, чем на этом. Хуже всего сейчас в Эревоне, обитатели которого ничего не делали по идеологическим соображениям. В Фангорне положение тоже плачевное, и поначалу мы приписывали это инфекции, которую занесли беженцы из Эревона. Но теперь мы считаем, что причина прежняя – ведь обитатели этой пещеры не изменили своего отношения к окружающей среде. Зато пещера Хэт осталась нетронутой. Там тепло, покрытие на полу зеленое, и световой цикл не изменился. Посмотрите! – Софи показала на карту. – Серебряными монетками отмечены места, в которых из аргиллита что-то лепили. И чем больше монета, тем активнее была работа. Медными монетами обозначены пораженные районы – и опять-таки, чем больше монета, тем сильнее поражение.
– Боже мой! – выдохнул Доминик.
Медные монеты нигде не перекрывали серебряные, хотя местами они лежали совсем рядом: большая серебряная монета возле маленькой медной – и наоборот. Человеческая активность и распад взаимно исключали друг друга.
– Значит там, где человеческая рука прикасалась… – пробормотала Мариан.
Виктория оперлась рукой о колено, положила подбородок на кулак и медленно проговорила:
– В этой Пещере люди работали, однако у нас тоже есть признаки поражения. Разве не так?
Морган поднял на нее затравленный взгляд.
– Я знаю, знаю. Просто это единственная схема, в которую укладываются данные, хотя они далеко не полные. Мы не знаем, какого порога развития нам необходимо достичь. Мы не знаем, что обеспечит нам более эффективную защиту: раннее воздействие, как в случае с Хэт, или более позднее, но зато постоянное? И какой вид воздействия лучше всего? – Он выпрямился, раскачиваясь с носка на пятку. Лицо у него было мрачным. – Но мы заглянули в Эревон… Когда пещеру опечатали, там оставили маленькую дырочку в стене. В пещере было абсолютно темно, хотя у нас только что вывесили тогда зеленовато-голубой вымпел, то есть после полудня прошло не более полутора часов. Температура там ниже нуля, несмотря на то что в соседних пещерах значительно теплее. Мы зажгли свечку, сунули ее в отверстие – и она погасла. А воздух, в котором не горит огонь, не пригоден для жизни. Распад в Эревоне начался дней за пять до того, как мы увидели первые признаки поражения в нашем лагере, так что у нас нет времени на сбор информации. Надо что-то делать!
– И что вы предлагаете? – спокойно осведомился Арпад.
– Соберем здесь всех – всех, кто трудится на стройках, – и попытаемся охватить как можно более широкую территорию. Пускай все художники и дизайнеры, которые есть на борту, работают над сухими стенами, как это делала Хэт. Пускай идут во все пещеры и рисуют на всех поверхностях, где только можно. Нам надо сделать все возможное, чтобы дать “Теваке” понять: мы все еще здесь и все еще разговариваем с ним.
– Значит, согласно вашей гипотезе, “Теваке” нуждается в том, чтобы мы ввели ему какую-то информацию? – спросил Эй Джи.
– Во-первых, это объясняет, зачем нас вообще пригласили, – ответил Морган. – Такова гипотеза Софи. Все дело в развитии. В качестве примера Софи привела развитие нашего мозга. Чтобы человеческие младенцы росли, им необходима сенсорная стимуляция. Иными словами, чтобы они могли жить, к ним надо прикасаться.
– Человеческие младенцы!.. А это существо – если это вообще существо, а не машина, – не человек! – возразила Виктория.
– Послушайте! – решительно сказал Морган. – Все, что мы видим, мы можем объяснить только с человеческой точки зрения. Исторические прорывы в познании совершались лишь тогда, когда людям удавалось создать какие-то аналогии. Например, компьютеризация дала возможность смоделировать работу человеческого мозга и таким образом изучить, как действует наше сознание…
– Хотя порой она сбивала нас с пути, – не удержалась Софи.
Морган бросил на нее взгляд, выражавший безмолвный упрек: “И ты, Брут!” Софи виновато улыбнулась ему.