Орис не знала, справится ли она одна со всеми задачами, когда Айки не станет. Сама мысль о том, что Айка, которая казалась незыблемой, словно сами горы, однажды уйдёт к духам, была нелепой, неправдоподобной. Но приходилось признать – бабушка была уже на самом деле древней. В деревне лишь пара человек могли сказать, что они старше Айки, и пусть ведунья выглядела и чувствовала себя явно бодрее, чем ровесники, никому не дано было жить вечно. Многие в деревне успели родиться, состариться и умереть, и Айка наблюдала за ними в каждой точки их жизненного пути. Орис начинало подташнивать, когда она представляла себя на её месте.
Она помнила все сказки и легенды, знала тексты и порядок ритуалов, помнила все молитвы, которые нужно было обращать к духам в разных ситуациях, но всё равно отчаянно желала, чтобы бабушка жила вечно – увы, не только потому, что любила её всем сердцем. Орис не верила, что сможет быть хоть вполовину такой же потрясающей ведуньей, как Айка. Всегда сложнее приходить на место великих: от тебя ждут не меньших свершений, а Орис… Орис замечала, что она совсем другая.
Ей не хотелось провести всю жизнь в деревне, распевая свадебные песни и благословляя поля. Ей было интересно, как живут в других деревнях, и даже дальше, за их пределами – на самих равнинах. Ей было скучно воздавать духам одни и те же молитвы, не зная, ответят они в этот раз или нет – ей хотелось большего, хотелось говорить с ними напрямую, услышать их голоса. А самое страшное: она обращала внимание, что иногда магия происходит почти бессознательно. Вот она держит в руках обломанную ветку, и так становится ей жалко эту погибшую красоту, но не успеет она и слов произнести, только подумает – и вот уже ветка пустила корни. О таких вещах она не говорила Айке. На всякий случай. Теперь, с её непонятными беспочвенными подозрениями, она бы точно решила, что Орис злоупотребляет общением с духами. Нет, бабушка сурова, но справедлива, и забота о деревне для неё гораздо важнее родственных отношений и прочих привязанностей.
Интересно, а она была привязана к Майрис…? Ну вот, снова эта Паучиха! Орис сморщила нос, и Айка тут же это заметила.
– Что у тебя в голове? Мы должны сегодня повесить всё это на просушку. Соберись.
– У меня в голове Паучиха… – тихо пробормотала Орис и запоздало прикусила язык. Айка резко повернулась к ней. Её тёмные глаза метали молнии.
– Нашла о ком думать!
Орис снова поморщилась. Бабушке вообще не нравились те, о ком Орис часто думала. Она начинала подозревать, что проблема вовсе не в этих людях. Айка и не скрывала свой тяжёлый ворчливый характер.
Говорят, в молодости она была хороша. Ведуньям в целом полагается выглядеть молодо, красиво и загадочно. Орис могла лишь робко надеяться, что ей тоже удаётся поддерживать сложившийся образ – Айка вот с этим явно справлялась. Даже сейчас на испещрённом морщинами лице были видны остатки былой красоты. Поговаривали, что дедушка Радвиг был так покорён ею, что ходил за ней десять лет, пока не добился согласия на брак, хотя по возрасту годился ей в сыновья. Да только всё равно он состарился быстрее. Несмотря на кажущее нежелание заводить семью, Айка тяжело переживала утрату мужа: после того как он ушёл к духам, бабушка располнела, сгорбилась, а поседевшие волосы собирала в чуть растрёпанную башню, из которой торчали пучки трав. Серый плащ выделял её среди ярко одетых соседей, придавая ей чуть мрачный и отстранённый вид. Она выглядела бы весьма благообразно, если бы не колючий насмешливый взгляд, подходящий куда больше злой ведьме, чем мудрой ведунье. От неё всегда пахло горной лавандой и мятой – травами, помогающими лучше услышать шёпот духов. Этот запах казался Орис самым родным на свете. В детстве она боялась строгую бабушку, но со временем поняла, что старая ведунья любит и её, да и всю свою семью в целом, просто работа у неё сложная, тут не до милостей-пряностей.
Если она даже самым родным высказывала всё в лицо, понятно, какие отзывы от неё получали другие жители деревни. Когда Орис объявила бабушке, что выходит замуж за Дарета, та только поджала губы и сказала: «Да уж, такому удальцу в деревне не будет сидеться. Смотри, улетит твой орёл. Стремлений у него полные штаны, да и мутный он». Сколько потом ни смотрела Орис на Дарета, понять не могла: ну как у неё язык повернулся сказать о нём такое?!
Или вот Таллис, её лучшая подруга ещё с пелёнок. Всегда, стоило Орис хоть чуть-чуть опоздать на работу, бабушка спрашивала ворчливо: «Опять с этой вертихвосткой гуляла?» Ещё и повторяла постоянно: «Как-то блудливо она на твоего женишка смотрит!» Даже если это было правдой, Орис была уверена в верности подруги и жениха. А смотрит – пусть смотрит. Что уж там таить, в деревне не на кого особо глаз положить.