Вот они на кухне в приступе ночного голода. Икара пытается отнять у Гирд нож, а Гирд пытается отрезать себе кусок ветчины на бутерброд. Орис в это время меланхолично поедает остатки ужина прямо из кастрюли.
Следующее – там же, но Гирд добилась своего и жуёт бутерброд. Впрочем, она не рада.
– Орис, я такая жирная, – плачется она.
– Ну что Ариш, что Ариш, конечно, ты полночи лопала конфеты, а сейчас пятый бутерброд точишь в предрассветный час, как тут Ариш тебе поможет? – отвечает Орис строго, зачем-то произнося своё имя на манер говора Гирд.
– От тебя никакого сочувствия!
Снова вспышка. Они за столом в комнате Гирд.
– Всё забудется. Время лечит. И мы с тобой однажды захотим семьи, сильного мужского плеча… – мечтательно протягивает Гирд с рюмкой в руках. Орис вспыхивает.
– Никаких розовых слюней, не в мою смену! – рявкает она. – У меня занятия поинтереснее есть, например, перебить этих моих ублюдков. Да я не успокоюсь, пока в моих руках не окажется сердце каждого из них!
Гирд смеётся своим неповторимым смехом умирающей вороны, а затем издаёт странный звук, напоминающий хрюканье, и падает навзничь. Орис прерывает свою яростную речь, посвящённую смерти всех ублюдков, и бросается проверить, что произошло с подругой, боясь почему-то самого страшного. Но Гирд сладко спит, уронив рюмку с пойлом на светлый ковёр. По нему уже расплылось зелёное пятно.
– Барашкин дед, он же состояние стоит, – устало говорит Орис и ложится рядом.
***
А утром было плохо. Одно дело выпить немного вина, чтобы поддержать компанию, а совсем другое – налакаться чудовищного зелёного зелья. Состояние её подозрительно напоминало первые дни, когда она очнулась после комы: звуки и свет кажутся злейшими врагами, голова раскалывается, сухость во рту, только ко всему добавилась тошнота. К тому же, её не покидало ощущение мурашек по коже, будто всё тело затекло, а теперь приходило в норму. Орис с трудом разлепила одно веко и простонала:
– Гирд…
– Что? – невесело ответили ей охрипшим гнусавым голосом.
Орис поняла, что лежит на полу, спасибо духам, что не на досках, а на мягчайшем ковре. Она попыталась приподняться, и ей это удалось. Гирд сидела на кровати, нежно прижимая к груди подушку. Вид у волшебницы был ещё более помятый, чем обычно. Хотелось поднять ей веки.
– Куда-то не туда вчера ушёл наш вечер, – пробормотала Орис, потирая глаза прохладной ладонью. Гирд ответила сдавленным мычанием.
Девушки с трудом переместились за стол, переползли, если говорить точно. Каждое движение отзывалось звоном в голове. Дёрнув за шёлковый шнур, они призвали Икару, невозмутимую и вежливую. Увидев состояние волшебниц, она тут же принесла особый чай и принялась разливать его по чашкам, приговаривая:
– Госпожи могут не волноваться. Мы заплатили танцорам и отправили их домой, что касается…
– Каким танцорам? – перебила её Гирд, вздрагивая от звука собственного голоса. Орис мрачно отпила чай. Напиток был горьковатым, не тем, что давала ей Майрис. Странно, но от него не тошнило. Уже хорошо.
– Экзотическим, – спокойно пояснила Икара. – Вы изволили смотреть мужские пляски с раздеванием, и мы…
Орис поперхнулась чаем и закашлялась. Икара кинулась к ней и стала бодро стучать по спине. Лицо Гирд выражало глубочайшую задумчивость.
– Ступай, Икара. Потом расскажешь нам… что ещё было ночью. Сейчас нам с Орис нужно прийти в себя.
Икара быстро присела в лёгком книксене и поспешила скрыться подальше от мерзкого запаха перегара. Девушки проводили её напряжёнными взглядами, и, убедившись, что за служанкой закрылась дверь, встревоженно переглянулись.
– Никому не рассказывай, что вчера было, – попросила Гирд, разорвав тишину. – По крайней мере того, чего они сами ещё не знают.
– Разумеется. Ты тоже.
– Разумеется, – эхом ответила Гирд.
Ей явно было неудобно за своё поведение ночью. Помнила ли она, что рассказала? Орис могла лишь догадываться. Сейчас Гирд смотрела в пустоту, понять, что она запомнила из этой ночи, было невозможно. Девушки обе погрузились в свои мысли, прихлёбывая противопохмельный напиток.
Тело ощущало себя странно. Это было нечто большее, чем похмелье. Ей было жарко, и жар этот шёл изнутри, но не казался болезненным, как от лихорадки. Ещё Орис чувствовала покалывание повсюду: на кончиках пальцев, щеках, спине, будто по ней ползали сотни невидимых муравьёв.