– Я начинаю думать, что ты немножко спятил. Ну, конечно, ты не разонравился мне. Если я хочу, чтобы ты был моим любовником, как ты мог разонравиться мне?
– Я желал многих женщин, которые мне совсем не нравились, – сказал Саймон. – Это совершенно разные вещи.
– Не для меня! – с отвращением воскликнула Рианнон.
– Ты обязательно любишь того, кого желаешь?
– Наверное… Да, – призналась она.
– Значит, ты любишь меня? – настаивал Саймон.
– Да, но…
– Но что? – с жаром спросил он. – Рианнон, скажи мне.
Она опустила глаза:
– Я не хотела бы расстроить тебя.
Саймон вздохнул и сел на землю, вытянув длинные ноги, тоже обтянутые кольчугой, давая им отдых.
– Давай я и это сниму, – предложила Рианнон. Она потянулась к завязкам, но Саймон перехватил ее руки.
– Это довольно странно. Ты говоришь, что не хочешь расстроить меня, и в то же время отказываешься выходить за меня замуж. Может быть, если бы ты сказала мне, почему…
– Я уже говорила тебе почему.
– Ты не доверяешь мне? Или себе?
– Обоим.
Но в голосе Рианнон слышалась неуверенность. За месяц разлуки с Саймоном она внимательно изучила свое сердце. Она не была такой уж неопытной девчонкой. Многие мужчины приударяли за ней из-за ее красоты, могущества ее отца, приданого, которое он намеревался дать за ней, может быть, даже и из-за ее странностей, которые так притягивали Саймона. Никто не увлекал ее, пока этот человек с грацией и проворностью леопарда не постучался в ее сердце. Она была твердо уверена, что ни один мужчина не прикоснется к ней, пока Саймон жив. Это ему она не доверяла – не себе.
– Разве ты такая переменчивая? – спросил он. – Я так не думаю, и твои отец и мать тоже так не думают. Я слышал, как тебя обвиняли в упрямстве, а сама ты обвиняла себя в беспечности, но никогда никто не обвинял тебя в склонности к измене.
– Это слишком серьезное дело – отдать свое сердце в чьи-то руки, не в шутку, не на словах, а по-настоящему, – произнесла Рианнон. – Даже если мои намерения никогда не изменятся, минутная беспечность…
– В серьезных делах человек не может быть беспечным, – сказал Саймон, – да и я не придворный хлыщ. Неужели ты думаешь, что мое сердце разобьется из-за какой-нибудь твоей улыбки или лукавого взгляда? Я скорее рассердился бы и дал тебе почувствовать тяжесть моей руки, но настоящей бедой для меня могло бы быть только одно – узнать, что ты больше не любишь меня.
– Да.
Это простое признание все объяснило.
– Значит, это мне ты не доверяешь? – продолжал Саймон. – Что ж, это уже легче.
– Легче?
Он улыбнулся ей:
– Я могу дать тебе гарантии за себя, но как бы я мог гарантировать твою верность? – Он отпустил ее руки и добавил: – Да сними с меня это железо – ужасно жмет, когда я сгибаю колени.
Когда Рианнон наклонилась вперед, чтобы развязать шнурок у него на поясе, Саймон обхватил ее и страстно поцеловал. Сначала они оба не обращали внимания на неловкость положения, в котором находились, но дискомфорт становился все более ощутимым, и наконец Саймон прервал свой поцелуй. Когда металлические штаны были аккуратно сложены поверх кольчуги, он разложил на земле свой плащ, и они уселись на него.
– Мы могли бы быть счастливыми любовниками, – сказала она.
Разогретый поцелуем и признаниями, вытянутыми из нее, Саймон ответил:
– Я, наверное, мог бы быть, потому что я доверяю тебе. Если ты скажешь мне, что будешь моей и только моей, то я поверю тебе и буду доволен. Но как ты можешь быть счастливой? Я ведь уже сказал тебе, что буду только твоим, а ты назвала меня чудовищным лжецом.
– Это была шутка.
– Значит, ты не считаешь меня лжецом?
– Только по отношению к женщинам, – вздохнула Рианнон и, прежде чем он успел ответить, продолжала: – Я скажу… Я скажу тебе, что буду только твоей, пока ты будешь только моим, но не дольше.
Саймон притянул ее к себе и приподнял ее подбородок.
– Я всем сердцем согласен на такие условия.
Он лег на плащ, притягивая ее к себе, и удивился тому, как ему было тепло. Ветер шелестел в кронах деревьев над впадиной, но, казалось, совершенно не касался их тел. Солнечные лучи нежили их, а густая трава под плащом Саймона служила упругим матрацем. Рианнон вдыхала пряный аромат травы и земли и едкий запах туники Саймона. Он сел и стащил с себя тунику и рубашку. Рианнон села тоже, широко раскрыв глаза, – она никогда не видела его обнаженным.
Перехватив ее взгляд, Саймон едва не спросил, не обидел ли он ее чем-нибудь, но она протянула руку и погладила его грудь. Тело его было гладким, будто атлас, и его смуглую гармонию почти не нарушали белые полоски тонких шрамов. Как и у Иэна, на теле Саймона почти не было растительности, если не считать дорожки пушка, которая бежала по груди к пупку. Дальше волосы густели, но Рианнон еще не дошла туда. Она изучала смуглую атласную кожу, с огорчением останавливаясь на каждом шраме.
Саймон рассмеялся: шрамов не так уж много – он был силен и проворен и везуч. Тем не менее его возбуждало ее внимание к его телу и легкое, как ветерок, прикосновение ее пальцев, скользящих по его плечу и груди. Почти не задумываясь, он расстегнул пояс и распустил завязки ее платья. Рианнон не шевельнулась, чтобы помешать ему. Она вообще едва ли замечала его действия, наблюдая за движением своих пальцев по его телу. Он расстегнул рукав на одной ее руке, потом – на другой.
Это, казалось, произвело впечатление. Взгляд Рианнон перебежал с тела Саймона на ее рукава, после чего, улыбнувшись, она дернула за шнурок на поясе его штанов, распуская узел и, положив руки ему на бедра, посмотрела в его глаза. Его лицо удивило ее – не румянец, который выступил на смуглой коже, не губы, которые слегка припухли от страсти, не напряженность желания. Она ожидала, что его глаза будут задумчивыми, остекленевшими, а вместо этого они были встревоженными и требовательными.
– Полностью моей, только моей, пока я буду единственно твоим, – сказал он хриплым голосом.
– Как ты будешь верен, так и я, – поклялась она. Клятва была скреплена поцелуем. Это было не очень похоже на поцелуй мира, который обычно скрепляет любой договор, но он прекрасно послужил той же цели. Рианнон между тем даже успела стащить штаны с узких бедер Саймона. Наклонившись, он развязал подвязки, так что после небольшого усилия оказался совершенно обнаженным. Саймон ласкал лицо, шею и руки Рианнон, позволяя ей гладить и внимательно изучать его тело. Он мог бы поторопить ее, сорвать с нее тунику, но подобное даже не приходило ему в голову. Такое обращение подходило бы для легкодоступных шлюх или крепостных девок где-нибудь на лугу. Подобные связи служили лишь для физического удовлетворения, когда женщина была не другом, не возлюбленной, а лишь неодушевленным сосудом.
Хотя его случайные соития не раз протекали и на лоне природы, в мыслях Саймона они совершенно не связывались с тем, что происходило сейчас. Для торопливого бездушного совокупления никто не раздевался донага. И в любом случае многочисленные связи ничего не прибавили для истинного опыта плоти, да и можно ли считать опытом однообразные торопливые связи, когда даже ни одного лица женщин, бывших с ним, Саймон припомнить не мог? Он помнил лишь отвращение к презренным проституткам и дурно пахнущим крепостным девкам, чувство брезгливости, которое рождалось в нем после каждого полового акта. А отношения с благородными женщинами в основном вспоминались, как те же торопливые объятия в полумраке закрытой комнаты или душной темноты постели за плотно задернутыми занавесками.
Лежать с любимой женщиной под ласковым светом солнца было ново и волнующе. И по отношению к Рианнон это казалось «правильным». Она была истинной дочерью полей и лесов – дом или замок были для нее лишь временным прибежищем. Внезапно Саймона охватила странное желание – не взять Рианнон, но увидеть, изучить, прикоснуться к каждой частичке ее белого обнаженного тела, сверкающего чистотой в золотистых лучах солнца.
Саймон прервал долгий поцелуй и приподнял Рианнон, поставив ее на колени. Ее руки при этом обхватили его бедра, соскользнув с плеч. Он аккуратно освободил ее юбку и начал снимать платье. Поначалу она не проявляла охоты сменить положение, но вскоре поняла, чего он хочет, и быстро выскользнула из своего платья и простенькой сорочки, которую носила под ним. Из дома она ушла босиком, так что больше на ней ничего не было. У Саймона перехватило дыхание при виде крепкого гибкого совершенства ее тела в обрамлении зеленого колышущегося кустарника за ее спиной.