Будь они пешком и без багажа, Саймон, Рианнон и воины могли бы легко рассеяться и раствориться в лесах. Но Саймону не хотелось лишаться лошадей, а особенно своего собственного чудесного жеребца, по которому к тому же можно было легко опознать хозяина. Кроме того, пришлось бы бросить всю одежду и драгоценности, лагерное снаряжение, еду и другие припасы. Если у Саймона не останется иного выхода, он лучше назовет себя и придумает какое-нибудь оправдание для своих блужданий среди ночи; в случае необходимости он лучше вступит в бой, чем бросит лошадей и добро.
Более того, раздражение Саймона так стремительно нарастало под влиянием беспокойства, отвращения к собственной трусости и плотской неудовлетворенности, что ему уже хотелось ввязаться в какой-нибудь бой. К сожалению, каждый отряд, который замечали его разведчики, намного превосходил их по силе. Значит, атаковать можно было только из засады, что было совершенно нереальным. В открытом же бою легкие лучники Саймона едва ли могли бы что-либо противопоставить тяжело вооруженному противнику.
Так они петляли зигзагами из одного леса в другой, едва избегая встреч с одними отрядами и отрываясь от других, следовавших за ними по пятам. Саймон старался сохранять направление на север, но несколько раз им пришлось сворачивать на восток. В итоге от этого они оказались только в выигрыше, поскольку наконец спотыкаясь, выбрались на большую дорогу, которая, по расчетам Саймона, могла быть только трактом Винчестер – Сиренстер. Здесь Саймон решил остановиться и в случае встречи с поисковым отрядом одурачить противника. Так или иначе, уже был близок рассвет, а с первыми лучами солнца путешествие по дороге должно было казаться совершенно естественным, если никто не обратит внимания на уставших и взмыленных лошадей.
Это оказалось решающим обстоятельством. Лошадям в любом случае требовался отдых, и лучше было предоставить им его еще до переправы через реку Кеннет. Саймон знал только один брод через нее в районе Марльборо. Поскольку переправа наверняка охранялась, они не могли появляться там ночью или рисковать привлечь внимание к себе таким состоянием лошадей. Единственной причиной не останавливаться для Саймона было его нежелание какое-то время разговаривать с Рианнон. Причину эту едва ли можно было назвать уважительной, и Саймону пришлось отбросить ее.
Они достаточно съехали с дороги, чтобы найти укрытие за деревьями и кустарником, напоили лошадей из маленького ручейка и накормили их. Разведку высылать не стали. Саймон твердо решил: хватит убегать. Он не думал, что на этой дороге или около нее будут вестись серьезные розыски. На юг она вела к городу, лояльному королю, а на север – только до переправы в Марльборо. Ни в одном из этих направлений пути к спасению не было, так что патрулировать дорогу не имело смысла. Ожидания Саймона исполнились в точности. На дороге никто не появился, пока не возобновилось обычное утреннее движение.
Расставив дозорных, Саймон с некоторой неохотой вернулся к Рианнон, которая уже легла. Посреди этой суматошной ночи ему пришло в голову: если она не сказала вслух, что не станет видеться или разговаривать с ним после того, как это путешествие закончится, то вероятность того, что она смягчится, возрастала. Обязательства, произнесенные вслух, забыть гораздо труднее. Еще он гадал, не вспоминала ли она о своем вызове насчет того, чей голод одолеет. Он считал, что результат был ничейный, но Рианнон могла считать себя опозоренной. Она первая протянула руку. Но он поцеловал ее… Глаза Саймона закрылись, и он проглотил комок в горле.
К счастью, Рианнон уже спала или притворялась спящей. Саймон тихонько улегся в нескольких шагах от нее. Было холодно, но ему не привыкать к этому. Он отметил, что Рианнон, не менее привычная ночевать под открытым небом, запаслась одеялами и наверняка сейчас такая теплая… Удивительно любить женщину, о которой совершенно не нужно заботиться. Она могла пойти, куда хотела. За ней не нужно присматривать или ухаживать. Тут его вновь обуяла тоска. Что он такого сделал, что она изменила свое решение? Но она сказала, что это не его вина. Неужели угроза заточения каким-то образом связалась в ее мозгу с браком?
Если так, то сейчас самое главное – проявлять терпение и не давить на нее. Когда чувство безопасности и свободы успокоит ее, он попытается снова приблизиться к ней с обещанием никогда не увозить из Уэльса, даже из ее дома, если она сама того не пожелает. Таким образом, он должен сделать все, что в его силах, чтобы какое-то время удержать ее от разговоров о будущем. Теперь у него появилась причина спешить к Ллевелину. Там он сможет ее оставить – отец сам отправит ее в Ангарад-Холл с небольшим эскортом. Саймон собирался попросить разрешения вернуться к Ричарду и полагал, что Ллевелин возражать не станет, даже если предпочтет делать вид, что не в курсе дел своего вассала. Напряжение, не дававшее Саймону уснуть, ослабело. Он чуть улыбнулся, и глаза его закрылись. Женщины обычно очень нежны к отправляющимся на войну мужчинам.
Саймон позволил своим людям отдыхать почти до полудня. Затем, когда дорога на время опустела, они выбрались на нее и открыто направились к Марльборо. Там Саймона тщательно допросили и дотошно осмотрели всех его людей – особенно их запястья и лодыжки, так как все узники носят кандалы, и следы от них скрыть невозможно, но сложностей не возникло.
Рианнон не спрашивала, почему они вдруг так заторопились. Саймона это удивляло: то ли Рианнон понимала, что новость о побеге де Бурга нужно доставить ее отцу как можно скорее, то ли она сама так спешила избавиться от него, что ее не интересовало, почему торопится он. На мгновение Саймон ощутил себя на грани отчаяния, но ее быстрый взгляд или просто поворот головы возвращал ему надежду. Может быть, сказал он себе, Рианнон просто хочется поскорее оказаться дома, где она сможет спокойно подумать, прежде чем сказать то, что хочет сказать.
Правда состояла в том, что Рианнон не понимала своих чувств. В один момент ей действительно хотелось оказаться подальше от этого смуглого красивого лица и стройного тела, так возбуждавшего ее, а в следующее мгновение она уже едва сдерживала рыдания при мысли, что никогда больше не увидит Саймона. Поглощенная собственными переживаниями, она не замечала, что Саймон нарочно избегает ее. Он был постоянно занят со своими воинами и дорожными проблемами, а когда молчание могло показаться неестественным, она не удивлялась, что в разговоре с ней он обсуждал лишь то, как освобождение де Бурга повлияет на политическую ситуацию.
Когда они пересекли границу Уэльса, Саймон начал расспрашивать новости о принце Ллевелине и, с радостью узнав, что тот находится в Рутине, быстро направился к этому замку, куда они и прибыли поздно ночью, когда ворота были уже давно закрыты. Однако, разглядев Саймона и Рианнон, стражники с готовностью сняли засовы. Рианнон сразу же отправилась в женские покои, и Саймон облегченно вздохнул. Если он сумеет поговорить с Ллевелином рано утром, то уедет еще до того, как Рианнон спустится к завтраку.
Несмотря на поздний час, Саймон перед сном еще написал письмо, предназначенное для Рианнон, в котором подтверждал свою верность ей и любовь. Он пообещал, что при первой возможности приедет в Ангарад-Холл. Он не может сказать ей, куда отправится, потому что сам еще не знает. Он полагает, что ее отец поручит ему быть связным между ним и Ричардом, а граф Пемброкский, без сомнения, сейчас переезжает из замка в замок, готовясь к войне.
Это письмо было вручено Ллевелину, чтобы он распорядился им, как сочтет нужным. Саймон ничего не утаил от отца Рианнон, который понимал, что выслушивает лишь одну точку зрения, но его симпатии так или иначе принадлежали Саймону. Принц Ллевелин давно считал свою дочь совершенно безрассудной. Пока ее легкомыслие не нарушало его планы, он с удовольствием предоставлял ей жить по-своему. Однако теперь, когда для нее нашлось дело, он решил, что она должна служить его интересам. Чтобы действовать в качестве посредника между ним и королем Генрихом, Рианнон должна была стать женой Саймона, и она будет его женой, не мытьем – так катаньем.