Заполошная Наталья в дверях столкнулась с приличным господином, который интеллигентно осведомился:
— Чем я могу вам помочь?
Неизвестный доброхот был франтом: верблюжье пальто, касторовая шляпа, дымчатые драгоценные очки. Такому можно доверять.
— Не мне — Димке! — прокричала она и умчалась.
Доброхот присел рядом с Димой. Поверженный грабитель, вывернув глаз, увидел франта и вдруг завопил:
— Нет! Нет!
Франт успокоительно положил ладонь на шею парня и вдруг воскликнул:
— Смотрите, смотрите! Там второй!
Дима резко обернулся к двери, но за стеклянной стеной никого не было.
— Нету никого, — сказал он растерянно.
Франт уже поднялся с колен.
— Был, был! Ну, я его сейчас догоню!
Франт пробежал через зал, вырвался на улицу и запрыгнул на пассажирское место черного джипа. Джип тотчас рванул.
Парень находился в обморочном безразличии. Дима поднял руку парня. Она была бессильно-податливой. Уронив руку, Дима спросил встревоженно:
— Ты что, чувак?
Чувак не отвечал. Дима поспешно перекатил его с живота на спину. Парень смотрел в потолок мертво застывшими глазами.
Деловой милиционер, который хозяином объявился в торговом зале, перво-наперво приказал, увидев валявшиеся на полу сотенные:
— Деньги подберите, — строго так приказал. Наблюдая за тем, как Наталья заполошно подбирает бумажки, спросил наконец: — Где преступник?
Стоя над пареньком, Дима сверху глядел в мертвые глаза.
— Преступник уже покойник, — понял он.
— Ты его убил?! — радостно спросил мент.
— Не знаю, — искренне ответил Дима.
Было веселое позднее майское утро, когда изящный и изящно одетый человек лет тридцати с малым хвостиком открыл дверь и вошел в отделение милиции.
Дежурный при виде изящного господина ретиво вскочил и рявкнул от всего сердца:
— Здравия желаю, товарищ полковник!
— Здорово, Никольцев, — откликнулся господин полковник. — Паренек, что по убийству в магазине проходит, где сейчас?
— Его почти всю ночь капитан Трофимов тряс, ну и умаялись оба. Капитан домой пошел, а он в обезьяннике отдыхает.
— Проводи, — приказал полковник и, войдя в помещение, перегороженное тремя железными решетками, удивился: — Смотри ты, пустыня!
И действительно, за решеткой, отделенные друг от друга сплошной перегородкой, находились только двое — ОН и ОНА. ОН — Дима, а ОНА — развеселая лохматая девица в короткой ладной курточке.
— Всех ночных уже распределили. Эту часа три как с дискотеки привезли, с ней еще не разобрались. И вот ваш… — дал пояснения Никольцев.
— Он пока еще ваш, а не мой, — сказал полковник и подошел к клетке, в которой сидел Дима. Спросил: — Боксер?
Дима внимательно оглядел подошедшего франта и, сделав паузу, насмешливо опроверг его предположение:
— Ошиблись, господин. Студент.
— Одно другому не мешает, — решил полковник и направился к выходу из обезьянника, но был остановлен всесокрушающей девичьей фиоритурой:
— Что же со мной не поздоровался, полковник? Не узнал, что ли?
— Надоела ты мне, Горелова, ох, как надоела! — не оборачиваясь, отшил ее полковник и вышел. Никольцев — за ним.
— Это что за Бельмондюк? — спросил Дима у соседки.
— Полковник Лапин, главный опер по ЦАО. Тухленько тебе будет, если он за тебя возьмется, Димон.
— А если за тебя?
— За меня уже брался. Только против моих откосов и откорячек у него силы нету.
— Такой бобер за тобой?
— За мной — одна я. Я умная. Только худенькая.
— Значит, и сегодня соскочишь?
— А что они за одну дозу пыхалова со мной сделать могут? Отпустят, куда им деваться. Да и тебя отпустят, только на поводке.
Полковник Лапин дочитал последний лист протоколов и обратился к хозяину кабинета, матерому мужику:
— Как он тебе, Геннадий Васильевич?
— Я же его еще не видел, Костя. Допросы по горячему Трофимов вел.
— А по протоколам? На твой неповторимый сыщицкий нюх?
— Парень как парень. Неплохой парень. Умен, горяч, самолюбив. С несколько преувеличенным чувством собственного достоинства.
— Это плохо или хорошо?
— Когда в меру — хорошо.
— А он, Васильич, не в меру Знаешь заключение медэкспертов?
— По телефону зачитали.
— По горячке такой удар нельзя нанести. Перелом шейных позвонков. Обдуманный и до автоматизма отработанный удар опытного и жестокого бойца.
— Вот-вот! На автоматике! — обрадовался Геннадий Васильевич.