– Ну, ладно, мне надо к ребёнку. До свиданья.
Я не дождался Юры и ушёл, чтобы не опоздать на поезд.
По дороге я думал о том, что говорил банальные прописные истины, о которых дети должны узнавать в детском саду, а тут директор школы…
…Прошло много лет.
Проездом я оказался у Толика в Херсоне. Он только купил новую «шестёрку», и вызвался отвезти меня в Нальчик, где я тогда жил.
Мы уже подъезжали к Ростову, когда я вдруг вспомнил, что это родина Юры Селивёрстова и предложил Толику заехать к его родным передохнуть, а заодно и узнать, что там с Юрой.
Мы оба были почти уверены, что его супружеская жизнь хорошо не кончилась. Дай Бог не трагически. Через справочную мы быстро нашли Юриных родителей и от них узнали, что Юра работает механиком в автосервисе.
Он ничуть не изменился. Был такой же весёлый и заводной.
– Поехали ко мне, с женой и дочкой познакомлю.
Нас встретила незнакомая женщина постарше Юры и девочка лет тринадцати.
Когда мы остались одни, Юра заговорил:
– Если бы вы знали, сколько раз я вас вспоминал? Не знаю, что ты сказал моей бывшей, но месяца на три она как-то поутихла, а потом всё началось сначала. Я уже стал бояться домой приходить. То на охоту, то на рыбалку – лишь бы не дома. Выпивать стал. А дома ещё хуже. Всё не так. Чувствую, что уже нехорошие мысли в голову лезут. Лагерь стал сниться. Как-то поехал в Сыктывкар зуб мудрости удалять, да так и не вернулся. Сел на самолёт и улетел. Года четыре, как женился – у неё муж в Афгане погиб. Ни разу не поссорились, аж не верится, что такое бывает. В прошлом году её девочку удочерил. Дом достраиваем. Родители помогают. Всё путём. Вот так. Правильно ты говорил, что не надо играть с Богом в прятки. Он дешёвки не прощает.
Мы выпили за Юрину семью, переночевали и поехали в Нальчик.
Убийца Сталина
Я встречал не много людей на свете, рассказам которых верил до конца.
Обычно человек, если и не врёт, то рассказывает свое представление о событии, или ту версию, в которую искренне верит сам.
Но есть люди, которым веришь, что бы они ни рассказывали.
И не только оттого, что тебе кажется, что они не умеют врать, но и потому, что ты убеждён – рассказчик способен сделать то, о чём говорит. И даже больше.
Таким человеком был мой душевный приятель и настоящий русский человек Николай Гаврилович Гавришевский.
Впервые я увидел его на турнике. Мне, человеку абсолютно не спортивному, было удивительно наблюдать, что этот немолодой инвалид выделывает на снаряде.
Потом я увидел его в рабочей зоне, когда мы после развода шли в сторону конторы. Он раззадоривал попутчиков:
– Ну что, молодёжь, кто рискнёт? До конторы. 300 метров. Пачка чая. Ну!?
Глядя на то, как он хромает на ногу с дугообразной голенью, у кого-нибудь появлялась охота легко выиграть.
Николай побеждал всегда.
Проигравшие никак не могли ни осознать и принять свой проигрыш. В ответ Коля загадочно улыбался и повторял:
– Спортом, спортом надо заниматься, мужики. И курить надо бросать.
И снова, назавтра кто-то попадался, и проигрывал пачку чая.
Коля досиживал свой четвертак. Он уже сидел больше, чем я прожил.
Но никогда и никто не видел его угрюмым или расстроенным.
В свои, под пятьдесят, он был невысок, худощав и необычайно свеж.
– Спорт и доброе отношение к людям – залог душевного и физического здоровья – часто любил повторять Николай Гаврилович.
Работал он шнырём (дневальным) в конторе лесозавода.
Подружились мы не сразу, но крепко и надолго.
И хотя он не приветствовал мою дружбу с блатными, разговоров на эту тему у нас не было, да и быть не могло. В лагере каждый крутится, как хочет и как умеет, не выходя за рамки приличия, за которыми легко можно получить по голове.
У уважающих себя людей, (и на воле тоже), не принято лезть к собеседнику в душу и задавать лишние вопросы. Захочет человек – расскажет сам.
И однажды Коля рассказал мне свою невероятную, но обычную для нашей страны историю.
– На фронт я пошёл добровольцем из педагогического института. Сразу попал в артиллерийское училище, и командиром батареи провоевал месяцев пять, когда меня перевели в полковую разведку. Закончил войну под Прагой в госпитале, а домой попал аж в начале сорок седьмого. Меня, капитана, инвалида, до увольнения из армии определили в районный военкомат.
В то голодное время жилось нам лучше других, за счёт моей работы.