На другой день, незадолго до своего триумфа император Александр Север узнал, кто я, и обещал подарить мне жизнь, ежели я тут же сочиню хвалебственные стихи о нем и исполню их на арене так, что заставлю всех поднять кулаки с пальцем вверх в знак пощады.
И я это сделал, потому что плоть моя взбунтовалась при мысли о страданиях, кйторые должны были успокоить ее навсегда. Так за один день я прошел путь от окровавленного песка до ложи императорского любимца, с удивлением заметив, что путь этот намного короче, чем может показаться. И опять я стал жить в Риме в еще большей роскоши, хотя никогда к тому не стремился. Сенаторы почтительно приветствовали меня, не умея, однако, скрыть злобной зависти в глазах.
Другими были и люди, и город, который я знал со времен Ульпия Урбиния, хотя прошло не более ста лет. Я долго не мог понять, в чем же разница, пока не заметил, что даже мои собственные стихи выходят более неуклюжими, чем прежде. Все произошло незаметно.
Нобили двигались с трудом, напрасно стараясь прикрыться маской достоинства и мудрости. Торговцы уже не перекрикивали друг друга, а лениво торговались. Центурионы вяло отдавали команды и часто озирались по сторонам. Даже рабы выполняли приказания своих господ так, будто это не их работа, отвлекаясь шумом струящейся воды...
Мой покровитель Александр Север был пугливым, но в то же время жестоким человеком. Враги Александра Севера сказали мне, что его бабка Юлия Месса кроила заговор против другого своего внука, чтобы тайно наслаждаться властью. Когда она умерла, то мать императора Мамея стала сильно влиять на него.
И триумф в честь победы над персами, когда мне подарили жизнь, в сущности, был выдумкой нескольких легатов, которые хотели пустить золотую пыль в глаза граждан после вынужденного отступления римских легионов с востока. По сути дела никакой победы не было! Меня удивило количество врагов, окруживших Александра Севера...
Прошло два года после триумфа и как-то лунным вечером он вошел ко мне в комнату. Предложив мне чудесное вино и обещав большие награды, он попытался oвладеть мной. Я стал кричать от ужаса и отвращения, и в комнату ворвались трое гвардейцев из преторианской свиты. Они бросились к нам с мечами наголо, оттащили от меня императора и разорвали его на куски. Та же участь постигла и Мамею. А мне предложили или тут же, под страхом смерти, убираться из дворца, или поступить на службу в легионы. И снова плоть восторжествовала надо мной и моей волей...
Так я попал в обоз легата Максимина, известного под прозвищем Фракиец, потому что он был варваром, рожденным за пределами римской державы. Не успел я прибыть в обоз, как разнеслась весть, что войска провозгласили Максимина Фракийца императором...
VI.
Я помню, что с утра небо было бездонным и синим, а день жарким и душным. Еще с обеда к центральному форуму небольшими группками стали стекаться разные бездельники, разряженные матроны и скучающие воины. А когда солнце перестало так припекать и тени удлинились, оживление достигло крайнего предела.
Весь форум был так наполнен людьми, что напоминал гигантский муравейник, потревоженный сандал нем воина.
Вот из дворца вышли двадцать стражников с зажженными факелами в руках, разделились на две колонны и образовали квадрат с проходом с одной стороны.
Невидимый оркестр сыграл несколько громких аккордов, и перед народом явились высшие государственные деятели с рангами "видный", "совершенный", "светлейший", "почтеннейший", "благороднейший" и "сиятельный".. . Согласно своему сану они заняли места на мраморном пьедестале, высеченном из самих ступеней.
Оркестр грянул еще сильнее и шесть телохранителей вынесли роскошный паланкин с самим императором Константином, украшенным всеми атрибутами его божественной власти. Муравейник качнулся в изумлении от этого великолепия. В свете факелов послышались возгласы и приветствия.
Телохранители опустили паланкин, император встал, заметнув свою тогу и, взойдя на пьедестал, поднял правую руку, прося тишины.
Мне было пора. Я сошел с аркообразного балкона, откуда наблюдал зрелище, и спустился вниз, к толпе.
Мои колени подгибались от волнения, потому что я знал - это мое последнее выступление перед таким множеством людей. Мне не верилось, что Константин пощадит меня после всего, что я ему скажу...
О лет жестокая вода Свинцом нам отравила грудь Такая горькая вода.., Эти стихи сами собой пришли мне в голову, будто порожденные моими размеренными шагами и тайным предопределением. Я знал, что они будут последними и благодарил судьбу за то, что они сложились так легко.
Перед этими событиями я имел беседу с Константином. Все императоры, с которыми я сталкивался, любили беседовать со мной, потому что им льстила мысль о том, что они могут одним движением руки заставить замолчать язык и ум, доставляющие им удовольствие.
Но Константин был утонченным человеком, хотя для захвата самоличной власти убил немало людей, в том числе и Августа Лициния. Во время нашей беседы я рассказал ему о воде, начав с моих давних воспоминаний и закончив обсуждением его намерения провозгласить столицей Византию вместо Рима, конечно, после построения там акведуктов и водохранилищ. И что же сделал Константин? Он позвал "благороднейших" и любезно попросил меня повторить все, что я только что рассказал. После моего рассказа он развел руками и лукаво спросил: - Ну как, поверим человеку, который утверждает, что жил еще во времена цензора Аппия Клавдия Красса?
И тут все презрительно рассмеялись.
Я машинально шептал первые строфы, хотя император Константин еще не закончил говорить. Вся эта толпа людей у его ног - нобили и гетеры, колоны и препозиты, храбрые и закаленные легионеры должны были забыть, что с завтрашнего дня священный и вечный Рим ничем не будет отличаться от остальных городов империи. Но они не знали, что Рим обречен, потому-то Константин и покидал его почти в панике. А сам Константин не знал или не хотел знать, почему Рим обречен... После императора шел мой черед как придворного прокламатора и сейчас я скажу им всю правду. И они узнают...
Внезапно раздавшиеся громкие возгласы вернули меня к действительности. Я понял, что Константин сумел убедить их.
Сколько же мне оставалось жить?
Стражники тут же ли пронзят меня по знаку императора или он даст мне договорить до конца? Я взошел на пьедестал и, когда стало тихо, начал читать, положив правую руку на грудь...
- О лет великая вода Восторгом наполняешь грудь Ты, ясноокая вода...
...Но кто это говорит вместо меня моим голосом?
Это не мои слова! Кто вселился в мое тело? Плутон?
Меркурий? Янус ли заставляет меня продолжать? Или, может быть, прекрасный юноша из межзвездной галеры, который всегда является мне в навязчивых видениях?
Я закончил читать в буре грубых возгласов и акламаций.
Освещенный факелами император Константин обратился к свите "благороднейших" со словами:
- Как же нам лишиться поэта, который так мастерски владеет своим искусством?