(Виттиг, не забывай, что мы в аду!)
И в самом деле, когда под громкие приветственные крики показывается шествие, выясняется, что ликование, которое на первый взгляд кажется всеобщим, таковым не является, поскольку содержит как минимум два исключения: Манастабаль, мою проводницу, и меня. Зрелище действительно напоминает ревю с обилием блесток и обнаженной плоти. У идущих впереди участниц роскошные плюмажи на голове и на заду, и когда они движутся, перья колышутся и подрагивают. У других, идущих следом, вместо перьев - белые пушистые кроличьи уши и хвостики, точно так же подрагивающие, когда девицы вертят головой и задом. Следующие вскидывают ноги выше головы, так что развевающиеся юбки закрывают им лица, зато трусики выставляются на всеобщее обозрение. Замыкают шествие девицы в мини-юбках, с улыбками во весь рот, словно нарисованными на лицах. У некоторых на головах маленькие шапочки. Если они что-то роняют, то наклоняются в сторону, сдвинув бедра и вытянув руки вдоль тела, похожие на гармошки -впрочем, впустую, потому что трусики все равно видны. За ними валит густая толпа, в которой сплошь попадаются особы, одетые в вечерние платья, то есть длинные платья, открытые до талии - иногда спереди, иногда сзади, иногда и там, и там, так что из-за круглых декольте груди и лопатки выглядят словно фрукты в корзинах. Наряженных таким образом больше всего, поскольку вечернее платье - униформа, в которой с одинаковым успехом можно рекламировать пиво, автомобили или холодильники, или демонстрировать свою принадлежность к кругам, особенно нелюбимым высшим светом. Все участницы шествия - в туфлях на высоких каблуках, так что лишь мыски их ног касаются земли. Процессия движется очень медленно, рабская плоть тащится с грехом пополам: спины и ягодицы устремляются вверх по воображаемому склону, образовавшемуся благодаря высоким каблукам, а груди, плечи и бедра - вниз. Я кричу Манастабаль, моей проводнице:
(Да, не скоро их возьмут в гладиаторы!)
В самом деле, они не похожи на древнеримских атлетов, играющих мускулами - напротив, их мускулы вялые и расслабленные, кажется, уже неспособные напрягаться. При виде этой старушечьей дряблости меня охватывает гнев, и я не могу удержаться, чтобы не закричать им:
(На мыло!)
И слышу, как чей-то голос с другой стороны площади кричит мне в ответ:
(Заткнись, сука!)
Я оглядываюсь по сторонам, и у меня не остается никакого сомнения, что толпа зрителей, отделяющая шествие от Манастабаль, моей проводницы, и меня, настроена совсем не так, как мы. Я всерьез опасаюсь, что кроме нас здесь нет ни одного бунтовщика, и говорю ей об этом. Приходится довольствоваться лишь своим присутствием на параде в качестве тайного врага, не питая ни малейшей надежды вмешаться в происходящее. Манастабаль, моя проводница, молча смотрит на парад. Я едва осмеливаюсь говорить с ней, из опасения, что нас вычислят в толпе. Шествие замедляется еще больше. Сейчас мимо проходят особы из различных порнографических заведений, как закрытых, так и публичных. Их лодыжки и запястья скованы цепями. Если не считать этой экипировки, отвечающей их статусу, и туфель на высоких каблуках, они полностью обнажены. На них нейлоновые пояса, к которым прицеплено что-то вроде веревочных колокольных языков - эти веревки подпрыгивают и хлещут их по ягодицам. У других, лишенных этих атрибутов, в руках хлысты и дубинки с гвоздями. Некоторые демонстрируют приспособления, лишающие доступа к их интимным местам. У некоторых кожа покрыта шрамами. Однако у всех на лицах улыбки, как и у предыдущих участниц шествия. Я затыкаю уши, чтобы не слышать их, но не могу не заметить отвратительного выражения экстаза, которое иногда мелькает на их лицах. Мои сжатые кулаки вздымаются в воздух, когда шествие движется дальше - я вижу, как какой-то мерзавец приближается к одной из осужденных душ, движущейся на четвереньках. Я отталкиваю его с криком:
(Эй, это всего лишь парад!)
Правильный поступок - ибо он тут же обрушивает на меня дубинку, которую уже собирался воткнуть в задницу своей жертвы. Вся остальная свора тоже бросается на меня, осыпая проклятьями. Но их слишком много, они смешиваются в кучу-малу и не могут достать меня - я ускользаю, пробравшись между их ногами, в то время как они в бешенстве хватают руками воздух, пытаясь меня поймать. Не медля ни секунды, я удираю с такой скоростью, словно за мной гонится сам дьявол, и даже не оборачиваюсь, чтобы не привлекать их внимания к Манастабаль, моей проводнице. Я пробегаю несколько кварталов и останавливаюсь лишь на пустынной улочке, где в изнеможении падаю на скамейку под деревом. Солнце садится за холмами Кастро. Морская вода в бухте кажется молочно-белой.