(Виттиг, еще не время. Вспомни о своей плачевной авантюре со словом «красота». Я уж подумала, что ты спикируешь прямо в бухту и свалишься в воду, как Икар, и даже без всякой уважительной причины, вроде расплавившихся на солнце восковых крыльев.)
Когда я приношу ей запоздалые извинения, она отвечает:
(Не надо извиняться, Виттиг, ты делаешь то, что должна. Но я, Манастабаль, твоя проводница, говорю тебе: не позволяй словам себя увлечь, ибо это не пройдет даром.)
Пролетает ангел, хотя мы и не в раю - ибо хорошо известно, что такое случается, когда посреди разговора воцаряется тишина. Я со всех сторон окружена шорохом его крыльев, и меня охватывает восторг. Душа моя почти готова расстаться с телом, и я лишь успеваю прошептать:
(Возьми меня в рай, прекрасный ангел!)
Но я чувствую, как злится Манастабаль, моя проводница. Она в гневе ударяет меня и резко произносит:
(Уверяю тебя, Виттиг, что здесь тебе недостаточно будет красивых словес, чтобы тут же воспарить на небо!)
И мне приходится снова замолчать, мой прекрасный рай -до тех пор, пока я не смогу раз и навсегда найти точные слова -под угрозой потерять тебя.
XXI
Бабочка
Я свечу карманным фонариком во все стороны, проводя его прямым лучом по песку пустыни, которая в этот час густо населена тенями, словно предрассветный сумрак. Вдруг появляется бабочка - я не замечаю, откуда, но слышу ровный и сильный шорох ее крыльев и легкий свист в воздухе, когда она складывает их. Ругаясь вовсю, она просит меня погасить фонарик. Потом замолкает. Напрасно я спрашиваю, откуда она прилетела и что делает в пустыне - она не удостаивает меня ответом. Если ее привлек свет фонарика, то я только рада, потому что теперь у меня будет компаньонка на время ожидания Манастабаль, моей проводницы. У нее шесть лапок, покрытых хитиновым панцирем и поросших длинными шерстинками, а на крыльях - нежные перышки, которые дрожат и переливаются геометрическим узором. Мех на ее тельце, так же как и крылья, светится в темноте, но, погрузив в него ладони, я не чувствую никакого тепла. Она также разрешает мне потрогать ее лапки, но только не крылья, потому что перышки на них осыпаются от прикосновения. Ее глаза тоже светятся, и в них поблескивают искорки. Должно быть, я ненадолго засыпаю, потому что, снова посмотрев перед собой, вижу в слабом свете (наконец-то рассвело) вереницу душ, бредущих, опустив головы. На поясах у них мечи. Я кричу им:
(Не смейте идти дальше, жалкие создания, поворачивайте обратно! Если пойдете вперед, вы погибнете, ибо эта дорога ведет в ад! Еще шаг - и вам придется сдаться безоговорочно, сложить оружие, позволить связать себя по рукам и ногам и отдаться во власть противника. Вы будете побеждены.)
Когда я еще раз выкрикиваю последнее слово, до меня доносится их ропот, возмущенные возгласы, издевательские повторы. Я снова обращаюсь к ним:
(Умоляю вас, уходите! Вы сами себя погубите! Не медлите, возвращайтесь обратно!)
Теперь они сбиваются в толпу и с ненавистью смотрят на меня. Они выхватывают мечи из ножен, в спешке задевая друг друга, и те, сталкиваясь, звенят в воздухе. Они говорят:
(Кем ты себя вообразила, бесстыжая? Ты хоть знаешь, о чем говоришь? Должно быть, тебя воспитывало в пустыне это чудовище, которое тебя охраняет, раз ты столь невежественна!)
Я совсем забыла про бабочку, которая неподвижно сидит рядом со мной, как будто уменьшившись в размерах; ее передние лапки с пятью сочленениями в каждой сложены на груди. А те продолжают:
(Ты знаешь, о какой суровой, упорной, нескончаемой борьбе ты говоришь? К тому же, если бы надо было сражаться в открытую, я бы никогда не уступила! В честной схватке меня не победили бы, о нет! Но удары всегда наносятся в спину, среди ночи, а зачастую и тогда, когда у тебя нет оружия - после заключения пакта о союзничестве, после проповедей о благих намерениях, после мирного договора. А оружие, которое ты видишь - это хороший меч, он славно рубит. Но он ничего не может против ружей, пистолетов, винтовок, гранат и прочего в этом роде. Шит также бесполезен, потому что борьба ведется незаконным оружием. Но, несмотря на все это, я не сдавалась. Ах, вот ты меня оскорбляешь, говоришь со мной как с трусливым отребьем, но ты не знаешь, как я сражалась! Африканские пигмеи смогли со своими луками и стрелами противостоять армии, вооруженной современной техникой. Гебридские племена с теми же самыми луками и стрелами восстали в Полинезии. Хотя я не собираюсь недооценивать доблестей такой войны на изнурение, я также знаю, что в тех случаях, о которых я говорила, воюющим следовало отступать лишь после того, как технологически оснащенные армии противника получили приказ не уничтожать их. В моем случае никакой пощады не будет, все средства хороши! И, как будто этого недостаточно, мне приходится день и ночь выслушивать их дурацкие шутки вроде этих: «Глиняному горшку с железным не биться, повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить...» , «Посмотрите-ка вон на ту, у которой меч болтается между ног! Засадить бы ей вместо него хороший елдак, да пошуровать как следует! Займитесь кто-нибудь!» «Эй, малышка, тебе надо расслабиться... Хочешь, помогу?», «Эй ты, сама себя зарежешь своим мечом, ну-ка дай его сюда!», «Эй, красотка, тебе бы вместо него зубочистку!..» И когда я выхватываю меч, они с ног валятся от смеха!)