(Этого не избежать, Виттиг, чтобы попасть туда, куда мы направляемся. Река слез, проливаемых по мертвым, струится глубоко под землей, пока не вливается в устье с другой стороны горы, сквозь которую протекает.)
И, больше не слушая моих причитаний, Манастабаль, моя проводница, отталкивается коротким веслом от берега, и лодка начинает скользить по воде. Несколько раз повернувшись вокруг своей оси, она достигает середины реки, управляемая Манастабаль, моей проводницей, стоящей сзади, тогда как я лежу на животе, упираясь локтями в дно лодки, и освещаю нам путь фонариком. Вскоре темнота сгущается до такой степени, что тонкий луч фонарика едва способен ее рассеять. Раньше я никогда не видела ничего похожего на то, что предстает сейчас моим глазам, и не могу найти для него подходящих описаний. Я могла бы рассказать о неясно различимых пляжах с бриллиантовым песком там, где прибрежная скалистая равнина, выдаваясь вперед, образовывала заливы. Я могла бы рассказать о скалах, о высоких мысах, островках, странных деревьях и кустах, растущих на берегу. Могла бы рассказать о колониях летучих мышей, вспугнутых появлением лодки и бесшумно кружащих в темноте. О птицах с одним-единственным крылом, которые летают, как мятые бумажные листы, и спят на отвесных скалах, завернувшись в свое крыло, словно альпинисты в спальные мешки. О существах, похожих на свернутые кульки, чье широкое основание служило ртом, а острый конец - зрительным органом: зарывшись основанием в песок, они торчали из него здесь и там. Но я ни в чем не уверена. Из-за того, что я несколько раз засыпаю, путешествие кажется мне очень долгим. Лодка равномерно движется вперед. Вода сверкает в лучах моего фонарика. Время от времени Манастабаль, моя проводница, говорит мне:
(Прикоснись к ней. Это температура слез.)
И я удивляюсь, потому что, когда я погружаю в воду руки до локтей, она оказывается горячей и приятно расслабляет мускулы. Через какое-то время бульканье и слабое посвистывание говорят о том, что вода приближается к точке кипения. Потом река в последний раз поворачивает, мы проплываем мимо последней скалы - и на нас обрушиваются потоки света. Мы видим залитые лучами луга по обе стороны реки - берега здесь становятся плоскими. Манастабаль, моя проводница, вместо того чтобы причалить к одному из них, правит лодку прямо к большому острову, в середине которого высится гора. Тогда я напоминаю ей эпизод с магнитной горой, почти не сомневаясь, что мы вскоре окажемся в воде. Но Манастабаль, моя проводница, указывает мне на скалистый выступ на краю острова, у подножия которого река разделяется на два потока: один из них прозрачно-медовый, другой - как черный халцедон, расплавленный оникс или гагат. Прежде теплая вода здесь охлаждается и густеет, как желе. И с того места, где Манастабаль, моя проводница, привязывает лодку, видны высокие громады светлого янтаря, а на противоположной стороне острова - черного. Я кидаюсь во все стороны, пытаясь схватить текучее вещество, пока оно окончательно не застыло и не ушло на дно. Тем временем Манастабаль, моя проводница, достает из лодки большие рыбачьи сети. Мое ликование столь велико, что я едва могу произнести:
(Ах, Манастабаль, моя проводница, какой чудесный будет у нас улов! И слезы, пролитые по мертвым, смогут оплатить свободу живых! Как же я тебе благодарна за то, что ты заставила меня проделать это путешествие!)
Мы целый день выбираем из сетей драгоценные камни по мере того как они начинают затвердевать, не дожидаясь, пока они застынут окончательно. Но крупные куски янтаря, халцедона, оникса и гагата быстро твердеют, и их тяжело переносить. Кроме того, приходится подолгу ждать, прежде чем новые потоки воды начнут сгущаться. Через какое-то время лодка доверху нагружена застывшими слезами. Тут мы пускаемся в обратный путь, и, когда снова вплываем в туннель, солнце заходит, оставляя на воде черно-золотые отблески. Я меняю батарейки в карманном фонарике.
XXXVII
Рай 6
Кружащийся полет лепестков, увиденных так, как есть, - слова приходят тысячами, воздух насыщен ими. Крылья бабочек нежно трепещут - такие, как есть - прямо перед моими глазами, едва не касаясь их. Листья осыпаются с деревьев в ночи - такие, как есть - они падают бесшумно, то увеличиваясь, то уменьшаясь. Снежинки, неотличимые одна от другой, почти закрывают небо, проглядывающее сквозь них лишь долгими голубыми вспышками - и, такие, как есть, мягко опускаются на землю. Никогда еще их прикосновение не доставляло мне столь совершенной радости. Я говорю: