Что за радость брести без сил средь пыли и зноя?
Право же, лучше за стол, жадный до выпивки, лечь!
Есть тут навесы в саду, кубки, розы, флейты и струны,
Тут и беседки, и тень тонких прохладных ветвей,
Тут на пастушеский лад звучит деревенская дудка,
Что под Аркадской горой сладко в пещерке поёт.
Тут недавно вино по смолёным кувшинам разлито,
Тут говорливый журчит светлой струёю ручей.
Есть из аттических тут фиалок свитые веночки,
Много в гирляндах тут есть жёлтых и пурпурных роз,
Есть и лилии тут, что, собрав над потоком девичьим,
Ахелоида несёт в белых корзинках гостям.
Влагу много сыров тут сочит сквозь прутья корзинок,
Много и слив восковых есть тут в осенние дни.
Много каштанов у нас и сладких рдеющих яблок,
С чистой Церерою здесь Бромий и юный Амур.
Есть и шелковица тут, и гроздья на вьющихся лозах,
И на жердях не один тёмный висит огурец[157].
Тем не менее концовка стихотворения имеет явно философский характер, напоминающий о том, что Вергилий в юности был приверженцем учения Эпикура:
Надо ль душистый венок беречь для холодного пепла?
Иль под увенчанным сам камнем желаешь лежать?
Кости бери и вино. Сгинь, кто завтрашним днём озабочен!
За ухо смерть ущипнёт, скажет: «Живите! Я здесь»[158].
Стихотворение «Завтрак» (Moretum) по праву считается маленьким шедевром и представляет собой прелестную бытовую зарисовку из сельской жизни. Крестьянин-бедняк Симил, «пахатель малого поля», встав поутру и зажёгши светильник, начинает готовить себе нехитрый завтрак. Взяв в кладовке зерна, он начинает его молоть на ручной мельнице, сопровождая свой труд «деревенским напевом». Затем он зовёт свою единственную рабыню-негритянку Скибалу и приказывает ей растопить почти потухшую печь, чтобы согреть на огне воду. Сам же, просеяв полученную муку через сито, наливает тёплую воду, замешивает тесто и формирует хлеб, который сажает в печь, накрыв глиняной миской и насыпав сверху углей. Поскольку к хлебу необходима закуска, Симил отправляется в свой огородик, о котором он заботится в свободное время и где:
Всякая зелень здесь есть: и свёкла с пышной ботвою,
И плодовитый щавель, девясил, и поповник, и мальвы,
Есть и порей — такой, что обязан репке названьем,
Есть и приятный латук — от изысканных яств передышка,
Плети ползут огурцов и растёт заострённая редька,
Тыквы лежат тяжело, на толстый живот привалившись.
Не для хозяина, нет, — ибо кто воздержней Симила? —
А для других этот рос урожай: ведь каждый девятый
День за плечами носил на продажу он овощи в город.
И возвращался домой налегке, но с тяжёлой мошною,
Редко когда захватив с мясного торга товару.
Грядка, где лук и зелёный порей, утолит его голод,
Горький крес, который куснуть невозможно, не морщась,
Или гулявник, чей сок Венеру вялую будит[159].
Недолго думая, Симил выдёргивает на огороде четыре головки чеснока, рвёт листья кудрявого сельдерея, зелёной руты, стебли кориандра. Вернувшись в лачугу, он берёт каменную ступку, кладёт в неё щепотку соли, кусочек твёрдого сыра, несколько очищенных зубчиков чеснока, порезанную зелень, и всё это толчёт и растирает пестиком. В образовавшуюся зелёную массу он добавляет немного масла и несколько капель уксуса, а затем:
Вновь начинает тереть, чтобы лучше все части смешались.
Пальцами после двумя обойдя всю ступку по стенкам,
Он собирает стряпню и комок из месива лепит:
По завершенье оно справедливо зовётся «толчёнкой».
Той порою раба усердная хлеб вынимает.
С радостью в руки его берёт Симил: на сегодня
Голод не страшен ему. На обе ноги обмотки
Он надевает затем, покрывает голову шляпой,
Дружных быков запрягает в ярмо, опутав ремнями,
Гонит на ниву их и лемех в землю вонзает[160].
Стихотворение «Проклятия» (Dirae) определённо датируется 41 годом, когда Вергилий в результате массовых земельных конфискаций лишился своего родового имения. Об этом произведении речь пойдёт ниже. Стихотворение «Лидия» (Lydia) следует в «Appendix Vergiliana» сразу за «Проклятиями». В нём Вергилий рассказывает о своей любви к некоей Лидии и о внезапной разлуке с ней. Речь о Лидии идёт уже в конце «Проклятий»[161], так что некогда эти два произведения даже объединяли в одну поэму. Кто была эта Лидия, неизвестно; вполне вероятно, что это вымышленный персонаж.