– Сэр Уолдо Хокридж! Наследник старика Кальвера? Боже правый! Мама, ты слышала? Сэр Уолдо Хокридж!
– Да, милый. Я надеюсь, что ему здесь понравится и что он останется доволен наследством. Хотя последнее маловероятно, ибо господин Кальвер оставил имение в состоянии страшной разрухи и неухоженности… Сэр Уолдо Хокридж?.. Постойте-ка, постойте-ка, что-то я не могу его вспомнить… Впрочем, я всегда отличалась плохой памятью на имена. Тем более на такие, которые мне ни разу не приходилось слышать!
– Его прозвали Совершенным, – с почтением, граничащим с благоговейным трепетом проговорил Кортни.
– В самом деле, милый? Кажется, это что-то вроде клички… Могу поручиться за то, что она была дана ему по какому-то дурацкому поводу. Точно так же, как твой дедушка назвал твою бедную тетушку Джейн «Горячей Сдобой». И все лишь потому, что…
– О! – вскричала ее племянница, нетерпеливо прерывая эти неуместные воспоминания. – Надо же понимать разницу! То «Горячая Сдоба», а то – «Совершенный»! Ведь это же означает «совершенство»!.. Станут человека называть так по глупой шутке!.. Не правда ли, Анцилла?
Мисс Трент расправила шелковую вышивку у себя на коленях и хорошо поставленным голосом отозвалась:
– Это, разумеется, обозначает его достоинства. Можно предположить, что он является образцом добродетели. Можно предположить…
– Ерунда! Это означает, что он лучший ходок из всех прочих! – уверенно заявил Кортни. – Особенно на дорогах. Сейчас есть даже такой вид спорта: пешие путешествия, походы… Хотя Совершенным его называют еще как первоклассного охотника верхом с собаками! Грегори Эш, – а уж он знает толк в этих вещах, – рассказал мне, что нет лучшего наездника в седле и даже без седла, чем этот Совершенный. Так, ну раз уж он приезжает, вы не дождетесь от меня, чтобы я хоть раз сел на эту гнедую клячу, которую получил от старика Скиби. Это уж будьте покойны! Ма, у господина Бедгуорса есть чудесная лошадь на продажу. Великолепный скакун! А как голову несет – залюбуетесь! То, что надо, ма!
– О, господи! Как-будто ему будет какое-то дело до того, на какой лошади ты будешь сидеть! – презрительно поморщившись, проговорила мисс Вилд. – Сэр Уолдо – это нечто другое… Первый человек в свете. Человек безупречного стиля, элегантности… К тому же необыкновенно красив и баснословно богат!
– Элегантен! Красив! – передразнивая ее, повторил Кортни. – Много ты в этом понимаешь!
– Понимаю! – вспыхнула она. – Когда я жила в доме моего дядюшки в Портленд Плейс…
– Да, когда ты жила в доме твоего дядюшки, ты была такой же тупой, как любая из его домашних швеек! Уж я-то знаю! Болтает всякую чепуху! Ты и в глаза-то его ни разу не видела!
– Видела! Видела! Много раз! Он красив и элегантен! Анцилла, ну скажи ему!
Мисс Чартли, которая слыла очень добропорядочной девушкой и человеком поразительно миролюбивым, поспешила вмешаться в разговор, который грозил перерасти в очередную ссору. Она повернулась к мисс Трент и проговорила, как обычно, тихо и застенчиво:
– Я думаю, ты знаешь о сэре Уолдо гораздо больше, чем любая из нас. Ведь ты жила одно время в Лондоне, правда? Может, ты даже встречалась с ним там?
– Нет, встречаться – не встречалась, – ответила быстро мисс Трент. – Насколько мне помнится, я даже ни разу не видела его. И уж во всяком случае, я знаю о нем нисколько не больше, чем любой другой. – Слабо улыбнувшись, она добавила: – Круги, в которых он вращался, располагались относительно меня слишком высоко, чтобы дотянуться до них.
– Я считаю, что ты не особенно-то и желала знакомиться с ним, – тут же поддержала своего кумира Шарлотта. – Я тоже не желаю! Я вообще ненавижу франтов! И если он едет сюда только для того, чтобы задирать перед нами свой великосветский нос, то, надеюсь, что он очень скоро уберется восвояси!
– Надеюсь, так и будет, – продевая нитку в иголку, проговорила мисс Трент.
– Да, так говорит папа, – согласно кивнула головой мисс Чартли. – Ему надо будет уладить все вопросы с адвокатами покойного господина Кальвера. А потом он наверняка продаст Брум Холл. Ведь не станет же он в нем жить, правда? Папа говорит, что у него есть очень красивый дом в Глостершире, который принадлежал его семье на протяжении многих поколений. И если он на самом деле весь такой светский и утонченный, то он, наверное, считает наши места лесной глушью… Хотя отсюда не так далеко до Хэрроугейта…
– До Хэрроугейта! – презрительно скорчив губы, воскликнул Кортни. – Да ему плевать на Хэрроугейт! Могу поклясться, что он не усидит в Брум Холле и недели! Здесь нет ничего, что заставило бы его остаться хоть ненамного дольше.
– Ничего? – с лукавой улыбкой на милом личике спросила его кузина.
– Ничего! – заявил он резко, будучи задет этим беспардонным девичьим самодовольством. – И если ты думаешь, что, увидев тебя, он тут же влюбится, то очень сильно ошибаешься! Могу побиться об заклад, что среди его знакомых есть целая куча девчонок, до которых тебе далеко!
– Нет! – тут же ответила она без улыбки и серьезно добавила: – Этого не может быть.
Мисс Чартли очень не хотелось встревать, но удержаться она не могла:
– О, Теофания, как ты можешь!? Я, конечно, прошу у тебя прощения, но, по-моему, так нельзя говорить!..
– А почему это, интересно? – пожала плечами мисс Вилд. – Ведь это правда! Почему мне нельзя говорить о том, что я красива? Почему нельзя, если это так и есть? Да и все говорят!
Эта фраза вызвала различную реакцию у участников разговора. Если молодой господин Андерхилл с горячностью бросился в спор со своей кузиной, то мисс Чартли подавленно умолкла. Сама она была очень скромной девушкой, поэтому бахвальство мисс Вилд глубоко шокировало ее. И однако, несмотря на то, что она, конечно же, с неодобрением относилась к такого рода проявлениям самоуверенности и нескромности, одновременно с этим внутренняя честность заставляла ее признаться самой себе в том, что Теофания Вилд была на самом деле самой красивой девушкой, самым прелестным существом, которое мисс Чартли когда-либо видела или могла представить в своем воображении. В ней все было совершенным. Даже самый строгий критик не посмел бы, глядя на нее, сказать, что она слишком высока ростом или, наоборот, слишком мала, или что нос портит ее лицо, или что она недостаточно мила в профиль. Она была мила со всех сторон, под каким бы углом на нее ни смотрели, считала мисс Чартли. Даже смуглые струящиеся локоны ее волос, огибая лицо, были завиты от природы. У нее были глубокие и красивые глаза насыщенного голубого оттенка, длинные черные ресницы, маленький прямой носик, чудесно очерченные губы, и все ее лицо напоминало цветок персикового дерева. Словом, можно было смело сказать после первого же взгляда на нее, что она достойна восхищения. Ей было всего семнадцать, но в ее фигуре не было ничего детского, все линии были плавны, женственны, никакой угловатости, свойственной молодым девушкам. Когда она открывала свой очаровательный ротик и обнажала зубы, то можно было залюбоваться. Две нитки жемчуга, одно слово!
До ее недавнего возвращения в Степлз, где прошло ее детство, самой хорошенькой девушкой во всей округе бесспорно считалась Пейшенс Чартли, однако Теофания сразу же и бесповоротно затмила ее. Пейшенс была воспитана в понимании того, что внешность не имеет для человека сколько-нибудь заметного значения. Однако, когда родитель, который прививал ей эти установки, вдруг начинал говорить, что ему доставляет удовольствие просто смотреть на милое личико Теофании, дочери становилось как-то немного тоскливо. Никто, думала Пейшенс, наблюдая за собой в зеркало, когда она причесывала светло-русые волосы, не посмотрит на меня дважды, когда в комнате присутствует Теофания. Она принимала свое поражение с покорностью. Она была совершенно лишена зависти к Теофании. И слова той о своей красоте задели мисс Чартли только потому, что она решила: это может отшатнуть от красавицы самых преданных ее почитателей.
Очевидно, разделяя ее взгляды на этот вопрос, заговорила мисс Андерхилл, в голосе которой слышалось больше просительных, чем упрекающих ноток: