Банк метал крепко сколоченный, черноглазый мужчина с густыми бровями. Если б не передергивавший время от времени его лицо тик, оно казалось бы красивым. Кисти, выглядывавшие из безукоризненно белых плиссированных манжет, были костлявы, но ухожены. Они словно сами выбрасывали карту за картой с ловкостью, говорившей о большой практике, между тем как острый взгляд Джона Вадела двигался то направо, то налево, от одного игрока к другому.
Жестом подозвав лакея. Жиль заказал первый пунш и, получив бокал, приблизился к столу.
Свободных мест не было, так что ему пришлось довольствоваться ролью наблюдателя. По тревожным взглядам игравших и по напряженной тишине Турнемин понял, что ставки сделаны крупные. Слышался лишь легкий звон металла, неровное дыхание игроков и атласный шелест карт.
Особенное внимание Жиля привлек один из сидевших за столом — столько страстного желания выиграть было в его лице. Если вообще человеческие черты в состоянии передать азарт, то это были его черты.
Одетый с безупречной элегантностью в редингот английского покроя из тонкого сукна
молодой человек — а было ему не больше двадцати — отличался почти женственной красотой. Такое впечатление создавалось благодаря нежной коже цвета слоновой кости, тонким, шелковистым и кудрявым каштановым волосам и не правдоподобно длинным ресницам, оттенявшим карие глаза: четко очерченные скулы же, напротив, выдавали твердость натуры, а резкий рисунок тонких губ — настойчивость. Стройный, нервный молодой красавец отличался от крепко сбитых румяных американцев английского и голландского происхождения непринужденной грациозностью и бледностью.
Удача от него отвернулась, это было очевидно.
Золото монета за монетой вытекало из его тонких аристократических пальцев, уменьшая и без того не слишком высокие столбики, стоящие перед ним.
Он наблюдал с бесстрастным лицом, как тает его состояние, переходя в руки банкомета. Лишь легкое подрагивание пальцев выдавало нервное напряжение.
Потом он вдруг решительно подвинул на середину все, что у него оставалось, поглядел в свои карты, потом на две десятки, которые перевернул крупье. И, допив залпом стоящий рядом бокал, поднялся и раздраженно пожал плечами.
— Мне сегодня определенно не везет, — произнес он по-французски.
И встретился взглядом с Жилем, не отводившим от него глаз.
— Хотите занять мое место, сударь? — предложил, улыбаясь, молодой человек. — Оно ничего мне не принесло, но, может быть, вам удастся добиться большего.
— Пожалуй, попробую, — отозвался Турнемин, улыбнувшись в ответ.
— О! Вы француз? Не из тех ли, кто сражался за эту священную землю, а потом решил остаться на ней навсегда?
— Я и в самом деле здесь сражался, но не остался в Америке. Честно говоря, я только что вернулся. Разрешите? Сейчас посмотрим, так ли плохо ваше место, как вы утверждаете.
Расположившись в свободном кресле. Турнемин вынул из кармана двадцать долларов и поставил их на кон. Через минуту они принесли ему сотню, при виде которой карие глаза молодого человека округлились.
— Ну вот, видите? — только и сказал Жиль, ставя на кон выигрыш, который моментально вырос вдесятеро.
— Клянусь честью! — воскликнул молодой человек. — Вы счастливец, сударь. В чем ваш секрет?..
— Только в одном: я играю исключительно ради развлечения. Может быть, вы просто мало верите в свою удачу?
— Она со мной так неласкова, — ответил молодой человек с шутливой гримасой.
Жиль сыграл еще три партии и все три выиграл. Теперь перед ним в банкнотах и монетах лежало целое небольшое состояние, вызывая завистливые взгляды других игроков. Может, он отважился бы еще на один кон, но на другой стороне стола позади наблюдавших за игрой показалась рыжая голова Тима, а потом его призывно машущие руки.
— На этом я сегодня остановлюсь, — сказал Жиль, подставляя карман, куда со звоном скатился холмик со стола. — Вернетесь на свое место, сударь? Или считаете, еще не все злые духи отсюда изгнаны?
— Я бы с удовольствием… Но у меня не осталось денег. Разве что…
Он замолк. Прекрасное лицо его вдруг вспыхнуло, а в глазах загорелось прежнее пламя азарта.
— Разве что я одолжу вам? Это вы хотели сказать? — закончил за него Жиль.
— Не совсем, сударь. Меня зовут Жак де Ферроне. Если не считать старого холостяка дяди, нескольких троюродных или четвероюродных сестер, разбросанных по всему свету, никого из семьи у меня не осталось, но в Санто-Доминго у меня есть плантация хлопка и индиго. Я продаю вам ее за пять тысяч долларов! Согласны?
— Скажем, вы мне ее закладываете за пять тысяч! Держите деньги, сударь…
И Жиль снова выложил содержимое своих карманов на стол, пока юный Ферроне спешно царапал закладную, обеспеченную землями в Санто-Доминго. А когда игрок с зардевшимися щеками снова взялся за карты, Турнемин сложил расписку, сунул ее в карман и пошел искать Тима. Они прошли в обеденный зал и сели за стол, который указал им Черный Сэм. Заказали устриц, омаров, жаренного в меду поросенка и пива. Игра отвлекла Жиля от тяжелых мыслей, и он забыл о своем намерении накачаться ромом до бесчувствия. Турнемин вдруг обнаружил, что после продолжительной прогулки здорово проголодался, и, слушая Тима, который сообщал ему последние портовые новости и цены на рынке Олбани, он с удовольствием принялся за устриц с перцем, сожалея лишь о том, что американцы предпочитают пиво прекрасным французским винам. После войны стало трудно их доставать.
Тим продолжал беспечно болтать. Дело его процветало, и он надеялся в скором времени выстроить на Бруклинском холме или на одном из холмов Гарлема красивый особняк. Может быть, тогда его вечная невеста Марта Карпентер решится наконец оставить лавку корабельных снастей на набережной Ньюпорта. И, разумеется, Тима не покидала мысль склонить своего друга остаться в Нью-Йорке и выгодно вложить здесь деньги.
— Какое тебе дело до политики? Выбрось ты из головы этот Конгресс, пусть грызутся сколько хотят! Если Вашингтон станет в один прекрасный день президентом, ты окажешься в привилегированном положении, ты же знаешь. Ты и так богат, а будешь еще богаче.
— Не сомневаюсь, Тим, только, видишь ли, я бретонец, а мои соотечественники всегда славились своим упрямством. Мне дали земли на реке Роаноке, а потом забрали их назад, я не могу с этим смириться и не хочу жить в стране, так легко отрекающейся от своего слова. Но это не значит, что я не стану вкладывать деньги в твое предприятие, скорее наоборот. Торговля мехами мне интересна, и я слепо стану следовать твоим рекомендациям во всем, даже если ты решишь вложить мои доходы в недвижимость в Нью-Йорке. Моим детям, если они у меня когда-нибудь будут, это пригодится, только не старайся больше убедить меня остаться в Соединенных Штатах. Я отправляюсь в Луизиану и буду там посредником в твоих делах. Новый Орлеан, знаешь, тоже город с будущим.
Но где-то на небесах уже было решено, что Турнеминам не место в Новом Орлеане.
Друзья только что покончили с устрицами, превратив их в гору пустых раковин, как в зале появился молодой Ферроне — он явно кого-то разыскивал. Увидев Жиля и Тима, он направился к ним легкой, словно летящей походкой. Светлые глаза его лучились такой радостью, что результат игры был ясен без слов.
— Вы как будто выиграли? — весело спросил его Жиль. — Хотите с нами поужинать?
— С радостью, только одно условие: я вас угощаю. Я и в самом деле выиграл, сударь, даже больше, чем мог надеяться. Благодаря вам я смогу достойно выглядеть в парижском обществе, а может, и в Версале.
— Рад слышать. Садитесь, пожалуйста. Разрешите представить моего друга Тима Токера… Нью-Йоркского бизнесмена. Тим, это господин де Ферроне, плантатор из Санто-Доминго. Да, кстати…
Порывшись в кармане, он вынул расписку, которую судорожно нацарапал ему на игровом столе молодой человек.
— Возвращаю ваше добро. Теперь вы видите, какую глупость готовы были совершить, продав свою землю за смехотворную цену. Даже для залога такая сумма не слишком велика.
Но Жак Ферроне не разорвал обязательства, а просто положил его на стол. Его веселое лицо стало вдруг очень серьезным.
— Я ценю ваше благородство, сударь, но я сказал, что продаю свою плантацию. О залоге говорили вы. Я о нем не думал, так что продажа состоялась.