— Но это же просто смешно! Не станете же вы отдавать за пять тысяч долларов участок в…
— В четыреста восемьдесят гектаров под индиго, хлопком и огородными культурами, вместе с домом, хозяйственными постройками, скотом и людьми — там что-то около двадцати мулов и двести крепких рабов. Прочитайте сами документ, впрочем, завтра мы оформим сделку по всем правилам у моего друга Сэмюэля Вейнрайта, у которого я живу, и увидите, что в нем черным по белому означена продажа.
— Но это бессмысленно. Разорвите расписку, сударь, верните мне мои пять тысяч долларов, и давайте выпьем за счастливое знакомство.
— Сударь, — решительно произнес молодой человек, — покидая Санто-Доминго, я знал, что никогда уже туда не вернусь. Там есть управляющий, Симон Легро, очень надежный человек, владения при нем приносят максимальную прибыль.
В ваших интересах согласиться на сделку в той форме, в какой она и была заключена. Вам вовсе не обязательно ехать туда жить, полно плантаторов, которые спокойно обитают во Франции, получая лишь через доверенных лиц доход с поместий…
— Дело не в этом. Я как раз приехал в Америку, чтобы заниматься земледелием, так что, согласись я принять ваши владения, я управляй бы ими сам, но, боюсь, вы слишком серьезно отнеслись к обязательству, которое, повторяю, наносит вам ущерб.
— Ни в коей мере! Если только вы не испытываете острой нужды в деньгах, я бы хотел оставить все как есть. Вот увидите, — добавил он совсем другим тоном, в котором сквозила ностальгия, — «Верхние Саванны» — чудесное место. Вы его полюбите.
— «Верхние Саванны»? — переспросил Жиль, почувствовав вдруг живой интерес, — название будоражило его воображение.
— Так называется плантация. Там буйно растет синяя трава. Дом — один из самых красивых на острове, а на горизонте самый синий в мире океан и Черепаший остров… А с другой стороны — горы, покрытые дивной зеленью. Да, это чудесный уголок… где человек может быть счастливым.
— Так зачем же вы с ним расстаетесь? Может быть, вы как раз не были там счастливы?
Дворянин из Санто-Доминго грустно улыбнулся одним краешком губ.
— Не думаю, сударь, что на земле вообще есть место, где я мог бы быть счастлив. Я, видите ли, странный человек — мне вечно нужно то, чего у меня нет. Много лет я мечтал увидеть Америку, но, пока были живы мои родители, об этом не могло быть и речи. Отец считал, что я навек привязан к нашим землям, и даже в Европе не дал побывать, хотя большинство детей наших плантаторов ездят туда, чтобы совершенствовать свое образование. Но вот я приехал в Нью-Йорк и мне уже здесь не нравится. Люди тут грубы, и теперь я больше всего желаю оказаться во Франции, при дворе…
— А если вам и там не понравится? Вы ведь захотите вернуться в Санто-Доминго.
— Нет! Никогда!
Он почти выкрикнул последние слова, а в переменившемся взгляде Турнемин заметил тревогу, даже как будто страх, и потому настаивать не стал. К тому же идея отправиться на Санто-Доминго, богатейший остров в Карибском море, настолько богатый, что его сравнивали с Индией, начинала Турнемину нравиться. Правда, дело как-то слишком уж быстро решилось и казалось слишком уж выгодным, а Жиль никогда не доверял чересчур выгодным сделкам. Повернувшись к Тиму, не проронившему ни слова с тех пор, как подошел Ферроне, Турнемин спросил:
— Что ты об этом думаешь?
— Плантация индиго на Санто-Доминго, причем плантация разработанная, — выгодное дело… И я никак не пойму, почему этому господину так хочется от нее избавиться.
Тим говорил по-английски, но молодой человек, видимо, свободно понимал этот язык, потому что он вдруг густо покраснел.
— Я не стремлюсь от нее избавиться, сударь.
Когда шевалье увидит «Верхние Саванны» своими глазами, он убедится, что они стоят по меньшей мере в десять раз больше, чем он заплатил, и если я так настаиваю на том, чтобы уступить свои владения ему, то оттого, что считаю этого господина, хотя до сего дня мы не были знакомы, именно таким хозяином, какого заслуживает прекрасная плантация и каким я сам никогда не смог бы стать.
У меня нет для этого возможностей, ни физических, ни моральных… и нет призвания.
— Но вы, кажется, говорили, у вас там прекрасный управляющий, — возразил Жиль.
— Действительно прекрасный, даже чересчур!
Симон Легро безупречно распоряжается «Верхними Саваннами» с точки зрения повышения их доходности, по крайней мере, но он считает себя при этом полновластным хозяином… а у меня не хватает сил дать ему понять, что он всего лишь мой служащий, и заставить мне подчиняться.
Они помолчали, а на столе за это время появились дымящиеся омары и еще несколько кувшинов пива. Некоторое время они ели молча, Жиль — довольно рассеянно. Голод его уже не мучил, и он принялся, по обыкновению, размышлять, то есть прислушиваться к откликам, которые возникали у него в подсознании в ответ на слова собеседников.
Потихоньку Турнемин обнаружил, что на самом-то деле ему никогда не хотелось растить хлопок в Луизиане, что он просто ухватился за первую идею, которая пришла ему в голову, когда лопнула концессия на Роаноке. Как же он, бретонец, сам не подумал о Санто-Доминго, жемчужине Атлантики, короле Карибского моря, острове, откуда, словно из рога изобилия, сыпались на Францию не только индиго и хлопок, но и ром, и сахар, и кофе, и табак? Сколько кораблей из Нанта, Сен-Мало и Лорьяна снаряжалось в Санто-Доминго! Живое воображение рисовало ему одну картину за другой, и, прежде чем его сотрапезники покончили с грудой красных панцирей, Жиль загорелся желанием стать владельцем поместья с названием «Верхние Саванны».
Отодвинув стул, он щелкнул пальцами, подзывая Черного Сэма, и тот не заставил себя ждать.
— Если хорошенько поискать, — сказал Жиль, улыбаясь хозяину таверны, — не удастся ли найти в подвалах Сэмюэля Француза одну-единственную бутылочку шампанского?
Негр улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами.
— Да, разумеется, но у меня осталось всего пять штук и…
— И вы продаете их на вес золота. Несите сюда одну и не заботьтесь о цене.
Когда в хрустальных бокалах, бережно поднесенных молоденькой служанкой, заискрилось золотое вино, на которое с уважением взирали посетители за соседними столами. Жиль протянул обоим своим сотрапезникам по бокалу и, подняв свой, произнес:
— Я принимаю сделку, господин де Ферроне… но при условии, что вы возьмете с меня доплату за движимое и недвижимое имущество плантации. Я не стану покупать за бесценок то, что, по вашим словам, стоит пятьдесят тысяч.
Жиль уже собирался испить игристой влаги, как вдруг доминиканский джентльмен опустил свой бокал.
— Либо сделка будет совершена на тех условиях, которые оговорены в расписке, либо я от нее отказываюсь, сударь, потому что иначе мне станет казаться, что я вас обокрал. Вы рискуете, покупая поместье, и я не имею права от вас это скрывать.
— Это уже интересно! — воскликнул Жиль, широко улыбаясь.
— Не смейтесь. «Верхние Саванны» — букет роз, а у роз, как известно, бывают шипы. В данном случае величина шипа вполне соответствует красоте букета. А зовется он Симон Легро… если хотите знать, пускай вы сочтете меня трусом, Я так спешно покинул поместье из страха, что меня убьют. Я не хотел сначала вам об этом рассказывать, но вы мне так симпатичны, что, случись с вами несчастье, меня замучают угрызения совести. Теперь я сказал все, и вы… можете передумать.
— Чтобы я передумал! Вы поселили во мне страстное желание быть хозяином поместья, где растут голубые травы, и теперь оно горячее, чем раньше. Добавлю лишь, что рассчитываю стать единственным хозяином плантации — вы ведь это хотите спросить. Так давайте выпьем наконец, господин Ферроне! Я обязательно сообщу вам новости о господине Симоне Легро.
На этот раз молодой человек выпил с удовольствием и даже протянул бокал, чтобы его снова наполнили.
— Не стоит его недооценивать. Он умен, наделен страшной и темной силой. Это помесь дикого зверя со змеей, а если то, о чем шепчутся повсюду, правда, то Олимпия, его любовница, самая опасная колдунья на острове, а уж кого-кого, а колдуний там хватает! Берегитесь их обоих.