— ..Мне надоели все эти россказни. Да вы сговорились, черт побери! Мой приезд никого не обрадовал на острове, а меньше всех — Симона Легро, охотно верю, но, зарубите себе на носу, я не сопливый мальчишка, которого можно запугать сказками о колдуньях и привидениях. Понятно? Ну так закончим дело, дайте перо. Я спешу.
Он отбросил мэтра Моблана, и тот без сил, задыхаясь, повалился в кресло. Отдышавшись, он молча протянул Жилю перо, указывая, где ему надо расписаться…
И лишь когда новый хозяин «Верхних Саванн» покончил с формальностями, нотариус снова заговорил:
— Напрасно вы не поверили мне, шевалье. Что вам, собственно, известно о Симоне Легро?
— Что это жестокий зверь, скорее всего убийца, потому что госпожа и господин Ферроне, насколько я знаю, вряд ли умерли естественной смертью, что для рабов он настоящий палач, а на тех, кто ему не по нраву, наводит ужас. А его любовница, некая Олимпия, якобы колдунья…
— Не якобы, а колдунья, да еще какая! Ни один человек, попавший ей в руки, живым или мертвым, ни разу не вырвался — все демоны ночи, лесов и бездн повинуются ей. Не шутите с этим, шевалье, каждого, кто слаб и поддается страху, ждет безумие.
— У меня все в порядке с рассудком, уверяю вас. Но я не понял, что значит: живым или мертвым? Что, собственно, вы имели в виду?
— Что в ваших землях мертвецы могут жить среди живых… господин Ферроне и в самом деле был убит, а потом похоронен по всем христианским обычаям. А между тем я знаю людей, даже не одного, которые видели собственными глазами, что он работает как раб на землях одной старой негритянки в затерянном уголке у подножия Большого Холма…
Жиль с опаской поглядел на нотариуса — уж не сошел ли тот с ума, — но никаких следов помешательства не обнаружил. Этот человек, без сомнения, верил в то, что говорил, и страх его был неподдельным. Шевалье понял, что мэтр Моблан не пугал его, а искренне стремился предупредить об опасности. Так или иначе нотариус сам находился во власти Симона Легро и колдуньи, и вразумлять его было бесполезно.
Турнемину стало жаль толстяка, и он заговорил мягче:
— О восставших из гроба рассказывают не только на Санто-Доминго, дорогой Моблан. Не тут родилась мода на привидения.
— Но речь идет не о привидениях, то есть не о бесплотных духах, призраках. Я говорю о настоящих мертвецах, которых бесовская сила заставляет подниматься из гроба и словно бы возвращает к жизни, правда, жизни чисто физической, как у растений. Я не верю в привидения, шевалье, но я, клянусь вам, верю в зомби — именно так называют тех несчастных, которых лишили покоя после смерти… Не ездите туда, сударь. Вы лишитесь жизни, а может, и бессмертной души.
Распахнув рубаху, Жиль показал нотариусу серебряный крест, прощальный подарок крестного, аббата Талюэ, висевший у него на груди.
— Не бойтесь за мою душу, господин нотариус. Вашего Симона Легро я сражу земным оружием, а проклятия колдуньи — вот этим! Вы христианин?
Мэтр Моблан пожал плечами.
— Насколько вообще тут можно быть христианином. У нас нет священника, а те, что есть, немногого стоят. Господь забыл наш остров…
Его оборвал ужасный удар грома, прокатившийся над городом, тут же полоснула зеленая молния и с прорвавшихся небес хлынул поток…
Жиль запахнул на груди рубашку.
— Как видите, не забыл! Клянусь, он слышал ваши слова. А уж я очищу свои владения от колдовства, если понадобится, мечом и огнем. До скорого свидания, дорогой нотариус. Можете закончить свой завтрак. Кажется, вам необходимо подкрепиться…
Спрятав во внутренний карман документы, официально заверяющие его права на владение «Верхними Саваннами», и связку ключей, которую приложил к ним мэтр Моблан, Жиль снова сунул за пояс лежавший на столе пистолет, надел шляпу и, крикнув Понго, покинул дом служителя закона под испуганный шепот маленьких служанок, следивших за ними из-за каждой двери. Сезер куда-то испарился, они его так и не увидели.
Под испанским балконом, где Жиль и Понго оставили лошадей, их дожидались Лайа Финнеган, Пьер Менар и всего трое моряков, среди которых был Жермен.
— Вы хотели десятерых, сударь, — пояснил первый помощник капитана, — но у нас в конюшне осталась только одна лошадь, а купить удалось всего четыре. Я решил оставить остальных людей на корабле — не бежать же им десять миль на своих двоих…
— Разумеется, вы поступили верно. Вперед, друзья. Вы ведь знаете дорогу, доктор?
— Отлично знаю. Впрочем, тут и знать нечего. Ваши земли расположены в долине Лембе у самого подножия Красного Холма, недалеко от морского побережья и Порт-Марго. Любой укажет путь.
Маленький отряд выступил в поход, а между тем гроза продолжала обрушивать на город потоки воды, стекавшие в прорытые посреди улиц кюветы. Молнии полыхали одна за другой, гром грохотал так, будто вокруг Кап-Франсе колесила адская повозка. Улицы обезлюдели. Лишь несколько нищих прятались под деревьями, с которых ливень смывал лепестки пурпурных цветков, или стоически пережидали потоп под балконами. Но небо словно навеки налилось свинцом…
Вот и последние городские дома остались позади.
Пейзаж был восхитительным. Поля сахарного тростника и хлопковые плантации, а между ними — невысокие, беленные известью особнячки, составлявшие вместе с окружавшими их постройками: всевозможными мастерскими, мельницами и токами, хутора в квадратах, образованных оросительными каналами. Несмотря на грозу, черные рабы продолжали трудиться на полях: тут и там виднелись их согнутые спины — одни срезали высокие стебли тростника, и те с шелковистым шорохом падали на землю, другие тащили их к мельницам. Плантации кончились, пошли прерии, где пасся под дождем скот, и, наконец, холмы, покрытые густыми лесами, в которых кедр и красное дерево соседствовали с апельсиновыми деревьями, банановыми и веерными пальмами.
Сквозь пелену дождя окрестности виднелись нечетко, расплывались, как акварель на мокрой бумаге, и тем не менее упорно мчавшийся вперед, надвинув шляпу поглубже на лоб. Жиль подумал, что никогда еще не видел земель, которые можно было бы с большим основанием, чем эти, назвать земным раем. Плодородная земля позволяла получать урожаи, способные прокормить тысячи и тысячи людей. Однако служили они лишь для обогащения небольшой кучки плантаторов, к которым вскоре присоединится и он, хотя внутренне — так ему, по крайней мере, казалось — ему никогда не стать таким, как они: дух свободолюбия, который с детства жил в его груди, сопротивлялся жестокой эксплуатации человека человеком в том виде, в каком она существовала на острове.
Да, он хочет освоить новую роль — роль плантатора, но разве, в конце концов, плантатор не тот же крестьянин, только в большем масштабе?
Жиль хотел внести в новый для него мир свежий взгляд, дух благородства и трезвую оценку. А многочисленные предостережения лишь разожгли его отвагу, укрепили веру в собственную звезду. Легро такой же человек, из плоти и крови, а до чего уязвимы люди. Жиль знал по опыту: не раз приходилось ему участвовать в смертельных схватках. Что же до порчи, наговоров, колдовства, прячущегося в ночном тумане, то Турнемин рассчитывал побороть их своей неколебимой верой в Господа. И хотя неистребимая приверженность бретонцев ко всему необыкновенному, фантастичному и делала его, помимо собственной воли, причастным к таинственной истории с ожившими покойниками, но врожденная храбрость и яростное неприятие страха, чем бы он ни был вызван, позволяли ему спокойно ожидать сражения с невероятным противником.
Жиль не сомневался, что ему предстоит иметь дело с сатаной — уже не раз в своей недолгой, но богатой событиями жизни приходилось ему встречаться с этим врагом, принимавшим самые разные обличья. Турнемин узнавал его и в строгом монашеском одеянии, и под ханжески непримиримой личиной испанского инквизитора, его повадки проступали в безжалостной дикости пресловутого Тюдаля из Сен-Мелэна, в похоти будущей королевы Испании и даже сквозь благодушие, утонченный вкус и безукоризненные манеры одного из братьев короля. Какую маску он наденет теперь: белого палача или черной колдуньи — не имело для Жиля значения. Сражение неминуемо, и христианин с Божьей помощью одержит победу над нечистым. Не исключено, что лучшим оружием в этой битве станут доброта, милосердие и благородство по отношению к оторванным от родной почвы, обездоленным существам, возможно, и к страшному колдовству они прибегли, лишь чтобы хоть как-то противостоять своей ужасной участи, защититься и отомстить за себя…