— Сами посмотрите. Я считаю, что хорошо накормленные рабы, с которыми в тому же обращаются по-человечески, дают больше прибыли.
Завтра утром получите более подробные указания.
— Кстати, — вступил в разговор Лайам Финнеган, — больные у вас есть?
— Да… кажется. В изоляторе всегда валяется три-четыре раба. Но не так, чтобы много. Я знаю вас, доктор Финнеган: не воображайте, что мы прячем тут больных холерой или желтой лихорадкой…
— И все-таки покажите их, — приказал Турнемин. — А потом я хочу посмотреть, как вы кормите невольников, им ведь как раз пора возвращаться в хижины.
Кавалькада повернула назад к службам и кварталу рабов, лежавшему серым пятном на веселой зелени холмов. Турнемина поразила грязь в жилых помещениях, впрочем, сам «старший» был не чище. Давно пора было пройтись по хижинам известью… а людей познакомить с мылом. Как уберечь здоровье рабов, если не дезинфицировать жилища — паразиты там, наверное, кишмя кишат? Жиль пообещал себе, что завтра же проверит, в каких условиях живут те, чье благополучие отныне всецело зависит от него.
Отряд, все так же ведомый Москитом, направился к просторной хижине с грозившей обрушиться крышей, которая стояла прямо за обреченной Жилем на уничтожение манцениллой.
— Сюда мы помещаем больных, — сказал главный надсмотрщик и ногой распахнул решетчатую дверь.
— Ничего себе лазарет! — буркнул Финнеган, первым заходя внутрь.
За ним последовали Жиль и Понго. Турнемин повидал всякого, но и его чуть не вывернуло наизнанку от ударившего в нос запаха; даже врач с отвращением поморщился. При их появлении пятеро свившихся, как змеи в гнезде, чернокожих едва шевельнулись, подняв на вошедших полные безысходной тоски глаза. Одного этого хватило Финнегану, чтобы определить, что трое из них больны дизентерией в последней стадии, и жить им осталось считанные часы. Двое других оказались не столь плохи, хотя они даже не подняли головы, когда врач нагнулся, чтобы осмотреть их.
— Этих еще можно спасти, если немедленно изолировать. А сколько времени вообще местных рабов не осматривал врач?
Вопрос Кальвесу явно не понравился.
— Как вы уехали, так и все… Господин Легро, — тут надсмотрщик бросил испуганный взгляд на Турнемина, — считает, что определенный процент убыли рабочей силы по болезни неизбежен…
— Это мне известно, — сказал Финнеган. — Легро покупает рабов подешевле и использует их до последнего вздоха. А врач, лечение — лишние траты. Не желает понять, безумец, что здоровые работники сделают больше и, в конечном счете дешевле обойдутся.
— Каждый имеет право на собственное мнение, — ехидно заметил Москит, — а если…
— Хватит! — резко прервал его Турнемин. — Есть тут постройка в нормальном состоянии, а не с проваленной крышей, куда можно на время перевести больных?
— Один из складов пока пустует, только…
— Сойдет, а потом построим небольшую больницу.
— Больницу? Для этих…
«Старший» ткнул кнутом в жалкую кучку оборванцев. Но Жиль вырвал у него кнут из рук.
— Для них, да! Пусть на пустующем складе расстелят циновки, перенесут туда больных, и чтобы все, что скажет доктор Финнеган, было выполнено. А умирающих…
— Я дам им опиуму. Ночь им уже не пережить, так пусть хоть умрут легко. А завтра надо будет сжечь эту хибару вместе со всем, что в ней останется.
Финнеган развернул бурную деятельность, и в течение часа они с Понго умудрились довольно прилично устроить больных на новом месте и даже добились, чтобы им приготовили нечто вроде овощного супа. Тем временем Жиль, Менар и трое матросов следили, чтобы Кальвес и надсмотрщики раздали маниоку и вяленое мясо, — еженедельный запас продуктов выдавали рабам пять дней назад, но, поскольку он был куда скуднее, чем того требует Кодекс плантатора (к сведению интересующихся, два с половиной горшка маниоковой муки, два фунта солонины, три фунта рыбы на каждого, овощи, как предполагалось, невольники должны были сами выращивать на огородах), то на все поселение оставалось несколько штук бананов да горстка ямса.
Все эти процедуры заняли довольно много времени, и до наступления темноты Турнемин уже не успел закончить осмотр плантации и наведаться во второй лагерь рабов, который был устроен, во избежание чрезмерного скопления чернокожих вблизи особняка, возле самой границы плантации у подножия Красного Холма.
Кальвес с видимым облегчением проводил дотошных посетителей на берег реки, где стоял дом Симона Легро.
Он возвышался над самым поворотом Лембе, недалеко от ее слияния с Мармеладой, в окружении веерных пальм и палисандровых деревьев: приземистый, деревянный, беленый известью. Со всех сторон — веранды, позади — служебные постройки.
Место чудесное, и дом был бы неплох, если бы не навешанные к столбикам веранды мощные ставни из цельного дерева с прорезями — явно для ружейных стволов. Симон Легро любил, как видно, спать спокойно и не давал застать себя врасплох.
Навстречу отряду на крыльцо вышла с лампой негритянка — высокая девушка с очень темной кожей и неподвижным, словно вырубленным из базальта лицом. Поверх красной юбки с разрезом на боку, сквозь который виднелась чуть не вся мускулистая нога, был повязан белый фартук, а вырез на кофте был таким глубоким, что почти не скрывал покачивавшиеся при каждом ее движении грушевидные груди. В ушах ее висели большие медные кольца, на голове красовался белый убор.
— Дезире, — произнес Кальвес, — это новый хозяин. До возвращения Симона он будет жить тут. Все, что с ним, его люди. Служи им хорошенько.
Девушка не без изящества поклонилась, потом выпрямилась гибким движением и повела гостей в дом, где, к их удивлению, уже накрыт был ужин на большом деревянном столе, стоявшем в центре комнаты, служившей гостиной и столовой одновременно, куда выходили двери трех спален и своего рода буфетная — отделяющая его от главной комнаты стена не доходила до потолка. Обстановка была довольно скромной: легкие стулья, что-то вроде канапе с красными подушками и стойка для оружия, между прочим, пустая. С потолка свисала большая масляная лампа, освещая стол и стоящие на нем блюда.
Жиль перевел взгляд с пустующей оружейной стойки на хорошо заметные на земляном полу следы собачьих когтей.
— Уж не на войну ли отправился Легро? — спросил он небрежно. — Ружья исчезли, собаки куда-то делись…
Дезире, которой предназначался вопрос, молча отвернулась, однако Жиль успел заметить промелькнувший в глазах девушки страх. Она убежала на кухню, а Кальвес рассмеялся и ответил вместо нее:
— Дорога до Кенскофа не близкая и не всегда безопасная: в лесах и в горах прячутся банды беглых рабов. Господин Легро никогда на расстается с собаками. Они за милю учуют негра. И ружье он, разумеется, захватил с собой. Никто в этих проклятых местах без оружия не ездит.
— Ружье? Судя по следам на полке, у него при себе целый арсенал. Не забыть бы спросить, как он умудряется стрелять сразу из пяти стволов.
Ну да ладно… мне остается лишь поблагодарить вас за заботу. Завтра с рассветом встретимся возле хозяйственных построек. Надеюсь, до тех пор вы успеете исполнить мои указания.
Москит заверил, что все сделает, как приказано, и исчез в темноте, беззвучно, как кот.
— Понго не любить подлый человек, — заявил индеец, глядя ему вслед. И добавил потише, чтобы слышал один Жиль:
— И не любить взгляд, который он бросать перед уходом на черная девушка… Замышлять нехорошее!
— Думаешь, я не понимаю? Мне тоже кажется, что они готовят нам какую-то гадость, только вот какую? Может, мы все же поужинаем? — спросил он уже громко своих спутников, с интересом расхаживавших по комнатам. Исключение составлял Финнеган. Он уже давно заинтересовался остуженными в речной воде бутылками, которые служанка при них поставила на стол: зубами вынув пробку из одной, он жадно принялся хлебать из горлышка.
Произошла небольшая заминка, потому что матросы не решались сесть за один стол с Турнемином, но тот отмел их робкие возражения:
— Не забывайте, друзья мои, мы с вами на арене боевых действий. А в траншеях разве разводят церемонии? Садитесь. Видите, здесь накрыто на семерых, а это значит, что, пока мы объезжали плантации, сеньор Кальвес успел передать соответствующее распоряжение. А вот и первое блюдо.