— Есть ли у вас новости от дорогого маркиза де Лафайета? — спросил генерал, пока их обносили пирогами и чаем с медом. — Уже несколько месяцев я ничего о нем не знаю.
— К сожалению, нет. Я и сам не видел его уже очень давно.
— Почему же? Разве он теперь не бывает при дворе?
— Кажется, бывает… хотя королева по-прежнему его не любит. Но вот я сам несколько месяцев не приближался к королевскому дворцу.
— Ах да, у вас же были неприятности. Наш добрый Тим рассказывал мне. Значит, теперь вы в опале?
— Вовсе нет, генерал. А в подтверждение скажу, что новостей от маркиза Лафайета у меня нет, зато есть для вас письмо от графа де Вержена, которого вы хорошо знаете.
— Хорошо знаю… по переписке. Стало быть, вы привезли мне нечто вроде его завещания, поскольку вчера, с последней почтой, пришло сообщение о смерти господина де Вержена. Кажется, он скончался тринадцатого февраля.
В груди у Жиля похолодело: болезнь оказалась еще проворней, чем он опасался. Она унесла лучшего из лучших при дворе Людовика XVI.
Вержен принадлежал к той редкой и вымирающей породе истинных государственных деятелей, которые всегда без колебаний ставили интересы родины выше собственных корыстных интересов. Он руководствовался только заключениями своего светлого ума и велениями своего большого сердца. Так, будучи послом в Константинополе, он без колебаний женился на молодой безродной вдове Анне Теста, которую давно любил, и поставил тем самым свою карьеру на грань катастрофы, однако Людовик XV, каким бы беззаботным он ни казался, умел ценить людей, и Вержен продолжил службу на благо королевства.
В Версале к нему относились по-разному. Король любил его и поддерживал с удивительным постоянством, чего никогда не делал в отношении недругов королевы, потому что Мария-Антуанетта питала к нему неприязнь, переросшую после трагической истории с колье в настоящую ненависть. Ведь Вержен со своей всегдашней честностью осмелился заявить во всеуслышанье, что, по его мнению, кардинал де Роган не был виноват в гнусном похищении. Что же касается придворных, больше искавших милости королевы, чем расположения короля, то они едва скрывали презрение к дворянину из Бургундии, считая, — трудно придумать что-нибудь глупее — что если не смогли помешать Вержену возвыситься, то нужно, по крайней мере, ему отомстить. Но что же станет теперь с королевством без Вержена, стоявшего у кормила власти?
— Вы, кажется, взволнованы, шевалье? — спокойно спросил Вашингтон. — Неужели вы были так сильно привязаны к графу де Вержену?
Турнемин вздрогнул и увидел, что лица всех сидящих за столом обращены к нему. Его настолько потрясла горестная весть, что он надолго застыл, так и не донеся чашку до рта. Поставив ее слегка дрожащей рукой. Жиль машинально улыбнулся хозяйке чуть виноватой улыбкой.
— Был привязан? Пожалуй, генерал… Мы не были близкими друзьями, но я питал к нему и восхищение. Французское королевство потеряло величайшего из своих слуг. Может быть, оно еще и не осознало потери…
Вашингтон достал из вазы орехи и принялся их чистить. Он обожал орехи и ел их чуть ли не за каждой трапезой, но в данном случае это занимало его руки и позволяло не поднимать глаз.
— Мне известно, что король, узнав горькую новость, заплакал… Мне также говорили, что в день похорон вдоль всего пути к Версалю собрался простой люд, бедняки, стоя на коленях, ждали, пока проедет катафалк, а затем последовали за ним, безмолвно, все в слезах до самой могилы. Думаю, Франция все же ощутила значимость потери…
— Никак не ожидал, во всяком случае со стороны народа, о короле мне давно известно, что под его камзолом бьется большое сердце и он по заслугам оценивает тех, кто ему верно служит. А не слыхали ли вы, кто займет место господина де Вержена в министерстве иностранных дел?
Вашингтон приподнял одну бровь.
— Ее Величество королева прочила господина де Сен-Преста, но король предпочел господина де Монморена. Вы его знаете?
— Не имею чести…
Предложить на место Вержена его всегдашнего противника — как это похоже на Марию-Антуанетту, и как хорошо, что Людовик XVI сумел отстоять позицию министра и близкого друга, не уступил проискам своей Цирцеи. О Монморене же, до недавнего прошлого губернаторе Бретани, Турнемин знал лишь, что тот был послом в Испании, когда сам Жиль увивался вокруг будущей королевы этой страны в Аранхуэсе, но ему было неизвестно, какую политику поведет сей государственный муж, оказавшись на столь высоком посту. Турнемину стало тревожно…
В письме де Вержена, лежавшем во внутреннем кармане Жиля, речь шла — и Турнемин это знал — об огромном военном долге восставших штатов Франции, долге, который никто в Америке, после подписания Парижского договора, не думал возвращать. Между тем миллионы, давшие свободу целой стране, пробили брешь не только в государственной казне королевства, но и в кошельках некоторых благородных людей, например, судовладельца Лерея де Шомона, блюстителя вод и лесов Его Величества и, между прочим, друга Франклина, или давшего заем государству Родриго Гонсалеса. Неужели американцы, узнав о смерти де Вержена, вовсе откажутся от выплат?
Завтрак подходил к концу. По незаметному знаку супруга Марта Вашингтон поднялась из-за стола и пошла на кухню к прислуге, а генерал повел Турнемина в свой кабинет, предоставив Тима самому себе. Следопыт недолго раздумывал, чем заняться. Он направился в маленькую комнатку рядом с буфетной, где хранилось оружие, выбрал себе ружье, сунул в просторные карманы несколько патронов, свистнул собак и уверенно, как человек, хорошо знающий местность, двинулся к лесу.
Жиль тем временем передал генералу, как только тот попросил, письмо покойного министра иностранных дел Франции. Вашингтон подошел к окну, внимательно прочел послание, немного подумал, потом еще раз его перечел, сунул в карман и вернулся к гостю.
— После завтрака я обычно объезжаю свои фермы, — произнес он любезно. — Не составите ли мне компанию, шевалье? Поедем верхом и пробудем там до самого обеда, но за вашу одежду не беспокойтесь — погода сегодня, кажется, прекрасная.
— И моя одежда, и я сам к вашим услугам, генерал, — ответил Жиль, а сам обдумывал, как бы половчее вернуться к теме долгов, если Вашингтон, что вполне очевидно, не расположен ее обсуждать.
Все время, пока он читал письмо, лицо его оставалось бесстрастным, а спрятав послание,
он никак не выразил своего отношения к его содержанию.
К крыльцу подвели великолепных верховых лошадей, даже внешний вид их свидетельствовал об отличном состоянии коневодства в «Маунт Верноне», и хозяин с гостем пустились мелкой рысцой под весенним солнцем, уже достаточно теплым; опасаясь его полуденных лучей, Вашингтон сунул в седельный мешок большой зонт.
Прежде чем показать конюшни, генерал повел гостя на пастбище, где резвились его питомцы.
Больше всего он гордился тремя ослами — одним самцом и двумя самками, которым и в стойле .было отведено лучшее место.
— Их подарил мне наш дорогой маркиз де Лафайет, — пояснил дворянин из Виргинии. — Я попросил его прислать мне ослов для разведения мулов — самых выносливых вьючных животных.
В Америке их нет. Первые детеныши скоро должны появиться на свет, и я возлагаю на них большие надежды, потому что, ей-богу, не видел осла красивее этого. Он мальтийской породы, а потому, — добавил, смеясь, генерал, — мы дали ему кличку Мальтийский Рыцарь.
— Великолепная идея! — одобрил Жиль, а сам подумал, как бы, интересно, воспринял такого родственничка суфренский бальи, к примеру, или другие члены ордена, если им, не приведи Господь, доведется попасть в «Маунт Вернон».
Показав гостю конюшни и ослов, Вашингтон поскакал с ним к берегу Потомака и остановил лошадь на возвышенности, с которой открывался прекрасный вид на долину полноводной реки.
И не просто так.
— Очень скоро мы начнем здесь большие работы по строительству канала. Потомак и Джеймс будут связаны в единую систему с реками Огайо и Миссисипи, а также с Великими озерами. Для будущего Соединенных Штатов жизненно необходимо установить сообщение между нашими и западными штатами. Запад чрезвычайно неустойчив.
Малейшее движение — и они повернутся в одну или другую сторону, захоти испанцы, их соседи справа, или англичане, слева, вовлечь их в торговый и военный союз, и нам грозит полный разрыв.