— Видать, стреляный! — заметил дежурный. — Ну, отправляйся туда. У нас сегодня пусто.
Лейтенант вывел Семена из дежурной комнаты и, открыв соседнюю, обитую железом дверь, включил свет в камере.
— Входи… Пить или есть не хочешь?.. Могу пригласить в столовую. Я что-то проголодался.
Семен отрицательно мотнул головой и сел на широкие деревянные нары, занимавшие почти всю камеру предварительного заключения.
— Зайду через часик, — обещал лейтенант. — Захочешь раньше меня увидеть — стучи!
Семен надеялся, что, оставшись один, разберется в той мешанине обрывочных мыслей, которые сплелись в запутанный клубок. Но и одиночество не помогло. То накатывалась на него, мешая спокойно думать, злобная обида на Иннокентия Гавриловича и Зою. Кто, кроме них, мог вызвать милицию! То опять возникал подавляющий все остальное вопрос: как очутился мотоцикл в ГАИ? Этот вопрос тянул за собой и другие: не попал ли в милицию и Сороконог и не решат ли его дружки, что Семен нарочно подстроил ловушку?
От этой мысли Семена бросило в дрожь. Испуганно смотрел он перед собой на дверь камеры, а видел запертую снаружи дверь родного дома и представлял, как займется она пламенем, подожженная кем-нибудь из «компахи» Сороконога.
— Мамка! — промычал он и бросился к оббитой железом двери.
Но порыв отчаяния прошел и Семен не стал стучать — постоял, прислонившись лбом к холодному металлу, и вернулся на нары. Припоминая каждую мелочь в поведении лейтенанта, Семен нутром почувствовал, что тот ничего определенного не знает. Значит, ни один парень из «компахи» не задержан.
Кто же тогда указал лейтенанту на него, на Семена? Завхоз?.. Нет! Он не из тех, кто сам обращается в милицию!
И снова с брезгливой неприязнью подумал Семен об Иннокентии Гавриловиче и Зое. Директор мог узнать его по голосу, когда они разговаривали по телефону, или придуманный Зоей ящик оказался для Семена капканом. Кто-нибудь подглядел, как он опускал в него расписку…
Много и других неправдоподобных мыслей приходило ему в голову, а главное он так и не решил: как вести себя с лейтенантом, что говорить ему, признаваться ли во всем, включая участие в «делах» Сороконога, или отрицать все? Раньше, в окружении хороших, как ему думалось, людей, он был готов пойти на полное признание. А теперь, после предательства тех, в кого он верил, прежней готовности у него не осталось, да и само училище перестало представляться ему вторым и, может быть, лучшим домом.
Сидел он на нарах, потупив голову, забыв о времени, и о чем бы ни думал, все впереди рисовалось ему мрачным, беспросветным.
Лязг запора застал его врасплох. Он вскочил и уставился на дверь с единственным желанием, чтобы лейтенант оставил его в покое до завтрашнего утра. Но в камеру вошел не лейтенант, а Никита Савельевич, За ним — незнакомый майор, и лишь третьим был лейтенант.
Ничто так не поразило в первый момент Семена, как звездочка Героя Труда на парадном пиджаке мастера. Она поблескивала над двумя рядами орденских планок, и Семен сначала смотрел на нее, а уж потом с робкой надеждой и стыдом взглянул в глаза Никите Савельевичу.
— Набедокурил! — сурово произнес мастер и, угадав ход тайных мыслей Семена, одной фразой разбил все его домыслы: — Спасибо завхозу — помог решить твои загадки!
Он и еще сказал что-то, но у Семена словно уши заложило, когда он услышал это. Смятение охватило его. Остро обожгла вспыхнувшая ненависть к завхозу, но тут же притупилась от чувства громадного облегчения. Ни Зоя, ни Иннокентий Гаврилович не предали его!..
Снова потянуло в училище, и в страхе оглянулся он на нары, на забранное решеткой окно. Неужели придется остаться тут?
Никита Савельевич понял этот затравленный взгляд.
— Собирайся! — сказал он. — Сегодня у тебя в училище много работы. Займешься своим жизнеописанием.
— Но как договорились! — вмешался майор. — На два вопроса он должен ответить здесь, при нас.
— Слушай и отвечай! — приказал мастер Семену. — Будешь запираться — никто из нас помочь тебе не сможет.
— Да не буду я запираться! Не буду! — вскричал Семен. — Спрашивайте скорей!
Майор дотронулся пальцем до его груди.
— Ты увел мотоцикл?
— Я.
— Зачем же ты бросил его на тринадцатом километре?
— Мигалки вашей испугался.
— А куда бы ты поехал, если бы не встретил нашу машину? — спросил лейтенант. — И что бы делал с мотоциклом?
Коротко ответить на это было невозможно, и Никита Савельевич снова выручил Семена.
— Это, кажется, уже не два, а три вопроса! — пошутил он. — Сверх нормы! — И добавил серьезно: — Всю ответственность беру на себя — ни один вопрос не останется без объяснения.