Заложив вираж на улицу, где меньше минуты отделяло меня от встречи с вожделенным 36-м, я едва не врезался в полузнакомую девчурку – едва в сторону взять успел, сам чуть не кувыркнулся. Она держалась за папину руку. Пухлая розовая курточка застегнута по самый нос – только маленький овал сверху, из него меня проводили глазенки. Только при виде этого теплого комка до меня дошло, что свою собственную куртку я благополучно забыл дома. А заодно что из-за пазухи у меня тянет характерным луковым запахом.
– Вот говно! – выразился я.
Утром я, конечно, залил дезодорантом яйца – зато про подмышки напрочь забыл. Надо бы, по идее, вернуться, но вместо этого я энергично похлопал рубашкой – авось мерзость выйдет с воздухом. Автобус уже тормозил на той стороне дороги – следовательно, у меня максимум секунд десять, пока он не отчалил. Прямо передо мной стройная тетка в светло-сером пиджаке и юбке карандашом переходила улицу, держа за руки двоих ребятишек. Еще с десяток, в одинаковой младшешкольной униформе, шагал следом. Я кинулся по диагонали через проезжую часть, надеясь выгадать время-пространство, и, оглянувшись, на предмет трафика, заметил матовый черный «Рейндж-Ровер» с черными же колпаками, несущийся к переходу. Многонациональный чувак с длинной худосочной бородкой сидел за баранкой, но глаза у него были в телефоне: явно думал, что спасение утопающих – дело рук самих пешеходов.
Между тем последний пацан в гурте (восьмилетняя версия Бенедикта Вонга, стриженная под горшок) все еще благостно семенил через дорогу с таким видом, словно сидел на коленях у своей мамочки – нет места безопасней во всем мире.
– Быстрее! – крикнула ему, оборачиваясь, тетка сопровождающая (он даже не почесался). – Я сказала, пошевеливайся! Мы не можем тут весь день торчать.
Но, судя по спокойной позе, машины она со своей точки не видела и искренне полагала, что ничего опаснее, чем опоздать на урок, пацаненку в жизни не грозит.
Сначала завизжали шины, потом из машины раздался задушенный вопль. Мальчишка замер как вкопанный посередь дороги, глаза в пол-лица, под стать «большому моменту» – самому, возможно, большому во всей его маленькой жизни.
Миллион разных мыслей копошился у меня в голове, залезая друг другу на плечи, пока сверху не нарисовалась одна-единственная: достань его раньше машины.
Я сделал выбор не потому, что хотел побыть героем. Я вообще, на деле, ничего не выбирал – просто дал сработать бездумному рефлексу, потому что ждавший меня в школе кошмар лишал настоящий момент всякой важности.
Если сейчас оглянуться, мне вообще, по-хорошему, надо было дальше бежать на автобус.
Часть вторая
Время
К Эссо
О Верхнем мире написано очень мало – в основном потому, что мы о нем мало знаем. Неизвестно, все ли люди могут туда добраться и есть ли какая-то разница между отдельными личностями, культурами или даже биологическими видами. Никто никогда не видел, где Верхний мир начинается и заканчивается – при условии, что он вообще где-то заканчивается. Мысль, что ты отправишься туда, наверх, один, страшна – но страшнее и трагичнее вообще об этом мире не знать. А потому я расскажу тебе то немногое, что знаю, дитя мое.
Прежде всего, чтобы увидеть его, о нем нужно говорить.
Речь влияет на то, что мы видим. В греческом языке, например, нет слова «синий». Вещь может быть либо «галазио» (светлый оттенок синего), либо «бле» (темный оттенок его же). Любой грек, перебравшийся на этот пасмурный остров, обнаруживает, что его словарь вдруг развалился пополам. Два ярких цвета засунуты в одно-единственное английское слово «blue».
Однако, как показало одно любопытное исследование, потерявшие практику родного языка греки перестают различать вещи цвета «галазио» и вещи цвета «бле». Теперь они в буквальном смысле видят лишь половину того, что видели раньше, а виноват во всем язык.
Подобно оттенкам синего, даже само время, и то относительно. Здесь оно идет быстрее, там – медленнее, и зависит это от того, где ты находишься и что понимаешь. А поскольку время, свет и все прочее во вселенной можно толком описать только языком богов, даже пара уроков детской математики даст возможность мельком заглянуть в Верхний мир. Но пока не начнешь говорить на священном наречии бегло, не надейся увидеть много больше.