Многие современники подтверждали сталинские симпатии. Слово Вальтеру Кривицкому, высокопоставленному советскому разведчику, ставшему невозвращенцем:
Если в Кремле и был кто-то, чье настроение можно было назвать прогерманским, то таким человеком с самого начала был Сталин. Он приветствовал сотрудничество с Германией с самого момента смерти Ленина и не изменил ему, когда к власти пришел Гитлер. Напротив, триумфальная победа нацистов укрепила его убежденность в необходимости искать дружбы с Берлином. Японская угроза на Дальнем Востоке только подстегнула его шаги в этом направлении. Он питал величайшее презрение к «слабым» демократическим правительствам и в равной степени уважал «могучие» тоталитарные государства. Он неизменно руководствовался правилом, что надо поддерживать добрые отношения со сверхдержавой{9}.
Мнение Александра Некрича, автора книги «1941, 22 июня», в свое время ставшей сенсацией и запрещенной в СССР:
В Советском же Союзе наиболее влиятельным сторонником развития советско-германских отношений был сам Сталин. Его не пугало усиление в начале 30-х годов национал-социалистов. К националистам он относился вполне терпимо, если речь шла о националистах на Западе, разумеется. Кроме того, он рассчитывал, что если национал-социалисты придут к власти в Германии, то они выметут ненавистных социал-демократов, а в своей внешней политике будут поглощены ревизией Версаля, то есть их усилия будут направлены против западных стран, Антанты, к выгоде Советского Союза.
…С начала 20-х годов Сталин привык смотреть на Германию как на естественного союзника. В конечном счете Германия, согласно указаниям классиков марксизма-ленинизма и директивам Коминтерна, должна была стать социалистической. Сталина, озабоченного превращением Советского Союза в мощную военную державу и утверждением собственной, никем не оспариваемой диктатуры, устраивала любая дружественная СССР Германия, вне зависимости от ее режима. Национал-социализм даже был лучше, чем любой другой режим, ибо начисто вымел демократию из Германии. Образ мышления немецкого диктатора был советскому диктатору ближе и понятнее, чем позиция государственных деятелей демократического Запада[3]{10}.
От любви до ненависти
С приходом к власти Гитлера у кремлевских руководителей должны были зародиться сомнения в возможности и целесообразности советско-германского сотрудничества. Социалистическое государство не могло оставаться безучастным к преследованиям коммунистов и всех левых сил внутри Германии, а также к переменам в сфере ее международной политики. Претензии немецкого фюрера на Lebensraum im Osten[4] не составляли секрета, и открытые призывы к «колонизации новых территорий на востоке» вызывали тревогу.
К советским дипломатам стекалась информация о том, каким образом Гитлер намерен был приступить к осуществлению своих агрессивных планов. В феврале 1934 года заместитель наркома иностранных дел Борис Стомоняков написал полпреду СССР (то есть полномочному представителю – так до 1941 года назывались советские послы) во Франции Валериану Довгалевскому: «Получено сообщение, что в руководящих гитлеровских кругах обсуждаются за последнее время два варианта разрешения проблемы Советского Союза: переворот при помощи русских национал-социалистов или война между СССР и одним из его соседей (Япония, Польша), которым Германия должна оказать всякую поддержку»{11}.
В апреле 1933 года рейхсминистр пропаганды Йозеф Геббельс рассказал министру иностранных дел Польши Юзефу Беку о планах нацистской верхушки по оккупации советских территорий. О своих намерениях в отношении Польской республики гитлеровцы в то время помалкивали. Германо-польские переговоры состоялись в Париже, и подробные сведения о них советская разведка получила от секретаря тогдашнего шефа французского внешнеполитического ведомства Поля Бонкура. Приведем высказывание Геббельса, которое было передано в шифртелеграмме полпредства:
На Западе Германии делать нечего. Запад перенаселен и слишком цивилизован. Ни о какой экспансии на Запад мы не думаем. Наши помыслы устремлены на Восток, на украинские равнины. Здесь наши интересы совпадают с вашими. Ключ к двери, запирающей эти равнины, в Ваших руках. Не стоит ломать эту дверь силой – лучше, если Вы поможете нам ее отпереть. Польша и Германия могут удовлетворить все их нужды за счет России и лимитрофных государств. Мы предлагаем Вам взять Балтийское побережье от Мемеля[5] до Либавы[6] и таким образом получить действительный выход к морю, с прекрасными портами, несравнимыми с Данцигом[7] и Гдыней. Далее, на юге, начиная от Восточной Галиции, Польша получит выход к Черному морю с Одессой, и таким образом исполнится мечта поляков о Польше, протянувшейся от моря к морю{12}.