– Павлик, ты не выбрасывал мою ветошь? – спрашивал он.
– Что-о? – грубо тянул я.
– А что ты мне купил? – подбегал к нему радостный Колька.
– Ну ладно, сидите-сидите, – бормотал папа, совался на пару минут в кухню, после чего убегал из квартиры.
Вся мамина зарплата уходила на еду. Она, наверное, что-то одалживала, или не знаю, как она выкручивалась. Дома было шаром покати. И вот папа, оказывается, скопил себе на дачу.
Вскоре у папы забрали мастерскую, и если бы не дача, то я на его месте сошёл бы с ума. Впрочем, я сошёл бы с ума и на своём месте. Колька уже пошёл на скрипку и будил меня своими этюдами утром, а Шурик увлёкся гитарой и мешал заснуть вечером. В то время ещё раздавали бесплатные квартиры, и мы даже купили набор кастрюль. Казалось – вот-вот, но каждый раз мы пролетали. Тогда мама, устав от тесноты, решила вернуться в общежитие. Ей выделили блок: две комнаты и душевая с туалетом в небольшом коридоре.
5
Тем утром квартира была полностью моя. Папа был на даче, мама с Колькой и Шуриком просыпались в общежитии, а в Лёхино ухо заполз таракан.
Лёха жил в соседней хрущёвке. Его мать была фотографом, но там перестали платить, и она пошла работать в ларёк на Комаровке. Эти фанерные киоски заполнили все свободные места на рынке и выплеснулись чуть не до метро. В них продавалось всё: от китайской лапши до бытовой техники. Заработки у продавцов были хорошие, и вскоре Елена Викторовна смогла позволить себе и лапшу, и бытовую технику. Насыщение материальных потребностей обнаружило потребности духовные. Лёхина мать пошла в церковь. Тараканы приползли сразу, как в доме завелась еда. Священник окропил квартиру святой водой, но насекомых это не испугало. Тогда Елена Викторовна принесла из своего ларька какой-то токсичный карандаш и разрисовала им кухню. В результате тараканы перебрались в комнату, а один из них заполз в ухо к спящему Лёхе.
У меня зазвонил телефон.
– Пашка, я к тебе сейчас зайду, – объявил Лёха.
– Погоди, я занят, – ляпнул я, быстро соображая, чем отговориться. Я мог быть занят переездом. Точно. Мне нужно помочь маме перенести вещи. Так и скажу.
– Отложи все занятия, твой друг попал в беду, – у Лёхи была склонность говорить выспренне. Он тоннами читал фэнтези и даже начал одно писать. В прототипы главных героев он выбрал себя и Шурика.
– Что ещё за беда? – насторожился я.
– У меня таракан в ухе.
– Вот козёл.
– Полегче с выражениями – он тебя хорошо слышит.
Выбора у меня не было. Я попросил Лёху захватить с собой пылесос.
– Ты ж у меня все мозги высосешь.
На это я заметил, что высасывать у Лёхи нечего, а вот пропылесосить мне не помешает. После разговора я со злостью выдернул провод из телефонной розетки. Розетки как таковой не было, провод был вкручен в круглый распределитель на стене. В случае чего только я мог всё исправить.
Следующий кадр. Я открываю дверь. Передо мной стоит Лёха с пылесосом и Шурик. Шурик собирался забрать гитару, но теперь, конечно, не отказался бы посмотреть на таракана из Лёхиной головы.
– Вот, брата тебе привёл, чтобы ты не скучал, – у Лёхи-то братьев не было. Ни одного.
– Тепло на улице? – спросил я автоматически.
– Ещё как! Даже ваши сумасшедшие соседи на лавочки выползли.
Сумасшедшие соседи – это глуховатый дед и толстая бабка в красном берете. Бабка жила слева от меня, дед – справа. В тёплые дни они занимали противоположные скамейки у подъезда и делали замечания по поводу происходящего.
– …! Слыхали? – орала бабка.
На что дед кивал головой. У него, кстати, тоже был головной убор – белая кепка.
– Как будем таракана доставать? – спросил я.
– Лучше всего пылесосом, – предложил Шурик.
– Лёха за мозги боится.
– Так я аккуратно. Ложись, Лёха, – Шурик уложил его на кровать и долго всматривался в ухо.
Я начал наигрывать на пианино похоронный марш.
– А ты уверен, что там кто-то есть? – спросил Шурик.
– Знаешь, как топает! Пашка, прекрати!
Шурик включил пылесос, а я стал играть ещё громче.
Когда казалось, что шум составляет такой плотный поток, куда уже не сможет влиться ни один звук, раздался стук в дверь. Стучали так, что тряслись стёкла. Это вряд ли были недовольные соседи – по словам Лёхи, они сидели на улице. Скорее всего, кто-то из нашей компании: или Костя, или Андрей, или Женька, или Вадим. Любой из них, кроме Дубы, который уже полгода был в армии. Мы ездили к нему зимой на присягу. Было очень холодно. Клятвы о верности народу превращались в густой пар и летели в небо. Дуба сжимал в руках автомат. По его лицу было видно, что он не на своём месте.