Коридор как коридор, вот тубзик, бачок теряется где-то под потолком, к нему тянется шнур. На полу старая плитка, терракотовая и белая, можно играть в шахматы. Ванну он нашёл на кухне, можно мыться и смотреть на город. Лёха включил воду и попил из-под крана.
Слышно было, как открылась дверь, кто-то вошёл в квартиру. Лёха сел за стол и стал ждать. Вошла Катся.
– Ну что, выспался?
Кате пришлось рассказать, что произошло прошлой ночью, Лёха помнил только остров и дождь. А помнит ли он, что они были в гостях у Криса?
– Кто?
– Ты и я.
– Вдвоём?
– Ну, ещё эта была, из Литвы.
– А Шурик, Вадич, Пашка? Остальные?
– Они вели тебя домой, мы встретились во дворе. Твои друзья сказали, что ты перебрал, но вообще ты не выглядел пьяным. Ты сказал, что дойдёшь сам, только вот покуришь, и попросил у меня сигарету.
– Ясно.
– Твои друзья ушли, а я подумала, что не хочу идти в гости одна. Мы пошли вместе.
– А дальше что?
– Дальше Крис зажёг свечи, нарезал сыр и налил вина. Наложил им пельменей. Всё как обычно. Разговор был такой, будто Лёхи и литовской Кати рядом не было. Крис решил вспомнить их свадебное путешествие и песни, что он тогда сочинил.
Лёха сказал, что Крис очень круто играет на гитаре, хотел бы он играть так же. Крис не обратил внимания на эти слова, хоть Катя и перевела их.
Когда песни слишком затянулись, Катя решила узнать, когда они собираются возвращаться в свой Евросоюз нерушимый.
– Дарлинг, ты же знаешь, что я приехал за тобой. Ты моя жена, я люблю тебя, мы должны быть вместе, тугеза, райт нау.
Тогда Катя сказала: всё, что было между нами, Крис, это не было любовью, а я хочу любви, понимаешь.
Это взбесило Криса. «Нет, дарлинг, ты не хочешь любви, ты хочешь денег. Настоящие чувства для тебя ничего не значат. Вот что такое настоящие чувства», – и начинает целовать офигевшую Катю из Литвы, а Катся тогда начинает целовать офигевшего Лёху.
– Жаль, что я этого не помню, – огорчается Лёха.
– В общем, он нас выставил. Я была так зла, что решила вернуться домой на его машине, ключи-то до сих пор у меня. А так как ты толком не мог объяснить, где живёшь, то мы поехали ко мне.
– И мы что, спали вместе? – удивляется Лёха.
– Ха-ха, Лёша, ты же несовершеннолетний!
– Я совершеннолетний!
33
От вчерашнего дождя не осталось и следа. На улице снова было жарко, все лужи высохли. Лёха с Катей зашли в парк Горького со стороны планетария. Лёха высокопарным слогом рассказывал историю про то, как нельзя совершать мелкое хулиганство во дворах у площади Победы, но на горбатом мостике у планетария – пожалуйста. Кстати, где тут туалет, говорит Лёха. Вот же мостик, советует Катя. Ну нет, я не могу писать при девушке, которая мне нравится. А я тебе нравлюсь?
Из кафе неподалёку раздавалась синтезированная гармошка:
Что там? Свадьба? День рождения? Судя по мундирам гостей, какой-то День милиции. Лёха идёт внутрь и видит, что даже музыканты одеты в милицейскую форму. На мгновение Лёхе кажется, что рулады из синтезатора извлекает Маевский. Синтезатор почти тот же, что во Дворце пионеров. И Маевский почти тот же. Лёха машет ему рукой. Маевский испуганно смотрит на Лёху и машет в ответ, мол, проваливай. Лёха идёт в туалет, а когда возвращается, оркестр уже не играет. Музыканты-милиционеры курят на улице. Лёха подводит Катю к Маевскому. Вот, знакомься, Сергей, это моя подруга. А ты чего тут, играешь? «Корг» прихватил? Играю, заикаясь, говорит Маевский, а про синтезатор ты особо не распространяйся, понимаешь? Ладно, кому он нужен, твой синтезатор. Маевский ещё что-то шутит по поводу Лёхиной причёски и уходит играть второе отделение для милиционеров.
Катя покупает Лёхе сахарную вату. Лёха просит взять джин-тоника. По набережной ходят мамы с колясками. У музея РСДРП какая-то экскурсия. Хотя нет, нету там никакой экскурсии. И мам с колясками тоже нет. Вокруг пустынно, и даже скамейки с видом на ремонт обелиска все свободны. Лёха с Катей выбирают одну из них и наслаждаются видом.
– Катя, – говорит Лёха, – я долго готовился к этому моменту. Я знаю, что от этого момента зависит вся моя жизнь, что-то важное должно сейчас произойти.
– Лёша, ты меня пугаешь.
– Не бойся. Мне надо сказать очень важные слова, но всё вылетело из головы. А я ведь готовился, правда, готовился.
– Всё, не говори ничего, давай помолчим.
– Не буду молчать. Я тебя люблю, Катя!
Катя нервно смеётся.
– Ну и что? Ха-ха, Крис меня тоже любит. Все меня любят. А мне что от этого?
– Как что, да я тебе всё!
– Успокойся, Лёша, я не для тебя. Ты ещё такой молодой, точно найдёшь себе хорошую, подходящую девушку, и тогда для неё уже всё что хочешь.
– Да я для тебя хочу. Не веришь? Ты мне не веришь. Так вот я тебе сейчас, – он смотрит по сторонам, – с неба звезду! Чтоб ты знала.
Лёха вскакивает со скамейки и бежит через проезжую часть к обелиску. Ищет хоть какую-то дыру в заборе, но там нет дыр. Тогда он снова бросается наперерез машинам и скрывается в подземном переходе. На беговых дорожках он чувствует себя увереннее. На старт! Внимание! Марш! К подвигу народа – готов!
Катя доедает вату, а Лёха уже добежал до венков из искусственного янтаря в зале с табличками, на которых выбиты наши имена. Где-то тут, Кузя показывал, есть выход. Здесь. На стройке никого, ни рабочих, ни реставраторов, ни сторожей, папа – и тот в РОВД. Лёха взбирается по лесам.
– Катя, смотри, – орёт он.
Он карабкается мимо барельефов, на которых высечены наши бравые предки, наши папы и мамы, переодетые в военную форму, под чёрным флагом БССР.
Здесь ветер сильнее, он развевает Лёхину модную призовую стрижку. Лёха залезает на самый верх, он уже у звезды, инкрустированной гигантскими бриллиантами из стекла. Он становится во весь рост на маленькой площадке у подножия звезды. Тут что-то написано. «Победа», – читает Лёха. Победааааа, кричит он во весь голос, мы победили. Слёзы выступают у него на глазах. Он смотрит на Минск с высоты и неожиданно для себя начинает петь: