– Катя, – говорит Лёха, – я долго готовился к этому моменту. Я знаю, что от этого момента зависит вся моя жизнь, что-то важное должно сейчас произойти.
– Лёша, ты меня пугаешь.
– Не бойся. Мне надо сказать очень важные слова, но всё вылетело из головы. А я ведь готовился, правда, готовился.
– Всё, не говори ничего, давай помолчим.
– Не буду молчать. Я тебя люблю, Катя!
Катя нервно смеётся.
– Ну и что? Ха-ха, Крис меня тоже любит. Все меня любят. А мне что от этого?
– Как что, да я тебе всё!
– Успокойся, Лёша, я не для тебя. Ты ещё такой молодой, точно найдёшь себе хорошую, подходящую девушку, и тогда для неё уже всё что хочешь.
– Да я для тебя хочу. Не веришь? Ты мне не веришь. Так вот я тебе сейчас, – он смотрит по сторонам, – с неба звезду! Чтоб ты знала.
Лёха вскакивает со скамейки и бежит через проезжую часть к обелиску. Ищет хоть какую-то дыру в заборе, но там нет дыр. Тогда он снова бросается наперерез машинам и скрывается в подземном переходе. На беговых дорожках он чувствует себя увереннее. На старт! Внимание! Марш! К подвигу народа – готов!
Катя доедает вату, а Лёха уже добежал до венков из искусственного янтаря в зале с табличками, на которых выбиты наши имена. Где-то тут, Кузя показывал, есть выход. Здесь. На стройке никого, ни рабочих, ни реставраторов, ни сторожей, папа – и тот в РОВД. Лёха взбирается по лесам.
– Катя, смотри, – орёт он.
Он карабкается мимо барельефов, на которых высечены наши бравые предки, наши папы и мамы, переодетые в военную форму, под чёрным флагом БССР.
Здесь ветер сильнее, он развевает Лёхину модную призовую стрижку. Лёха залезает на самый верх, он уже у звезды, инкрустированной гигантскими бриллиантами из стекла. Он становится во весь рост на маленькой площадке у подножия звезды. Тут что-то написано. «Победа», – читает Лёха. Победааааа, кричит он во весь голос, мы победили. Слёзы выступают у него на глазах. Он смотрит на Минск с высоты и неожиданно для себя начинает петь:
34
– Митяй! – кривой мужичок тянет руку только что вошедшему Лёхе.
Лёха автоматически пожимает, а затем видит Шурика и папу, с радостью бросается к ним. Митяй обескуражен.
– И ты – сын? Яблочки от яблони.
35
Следователи вызвали в РОВД нашу маму, сказав, что Шурик во всём признался, теперь нужно привести всех подельников, нехорошо воровать музыкальные инструменты. Подельники: Вадим, Костя, Андрей, Женька и даже Дуба – по одному заходили в кабинет к следователям. Следователи были классические: хороший и плохой. Один угрожал, другой успокаивал, что всё не так страшно, признавайтесь скорее. Ну, стырили синтезатор, с кем не бывает? Ведь спёрли же, а? Подумаешь, пели после полуночи и мешали спать соседке в красном берете. Это же вы совершили мелкое хулиганство за гаражами «Подвига народов», а потом такое же хулиганство в парке Горького? Не отпирайтесь, у нас есть доказательства. Распивали спиртные напитки в общественных местах? Ездили на трамвае без билета? Курили тонкие сигареты? Катались зимой с горки? Они пачкали нам пальцы чернилами и отпускали в коридор, не получив внятных ответов.
Всё это торжество правосудия наблюдали Крис и его подруга Катя. Они ждали, что вернут машину, чтоб уехать в Брюссель, пожениться и создать сайт об обманщице Катсе.
А Катся тем временем парковалась неподалёку. Скоро она вернёт Крису ключи, раз приехала выручить Лёху. Она расскажет о Маевском и о том, что синтезатор, видимо, никто не крал.
Нас подержат чуть-чуть и отпустят. Останется только Митяй.
36
Тут нужно рассказать о судьбе героев. Стал ли Шурик музыкантом? Жив ли папа? Что делают Лёха с Дубой? Словом, всю эту давидкопперфилдовскую муть, в которой мне уже не охота копаться.
Так что пускай будет немножко неожиданно и быстро, будто не хватает одной главы.
37
Этой зимой я часто возвращаюсь домой на 18-м автобусе. Последний – отправляется с Восточной в 0 часов 43 минуты. Пока автобус перелезает спящих милиционеров, я рассматриваю темноту, разбавленную жёлтым светом фонарей, и думаю, что вот она и наступила – прекрасная настоящая жизнь, надо было чуть-чуть потерпеть. Это кажется, что она не прекрасная и не настоящая, тогда ведь тоже так казалось. А теперь – ну что ты – лучшие годы.
В автобусе только я да беспокойный пьяница. Он пытается пристроить пакет на соседнем сидении.