– Подумали, что ты китаец.
– Тибетцы так приветствуют китайцев?
Женщина помотала головой.
– Пекин настаивает, чтобы мы приветствовали китайцев, хлопая в ладоши, хотя в душе у нас лишь одно желание: поскорей бы вороны выклевали им глаза.
– О-о!
– Мы называем это «приветственным налогом».
Молодая женщина отвела его в один из шатров на краю кочевья и откинула войлочную дверь.
– Входи, – позвала она.
Римо шагнул вперед. В шатре стоял дымный маслянистый запах, который в его сознании привычно ассоциировался с Лобсангом Дромом. Свет в шатер попадал только через дыру в крыше, которая одновременно служила и дымоходом. Посредине, среди темной густой тени, пропахшей затхлым запахом дыма, образующегося при горении кизяка, резко выделялся светлый круг.
Человек, сидевший по ту сторону светлого круга, был стар. Большой, грузный, точь-в-точь монгол, если бы не бирюзовые серьги в ушах и не ярко-красные нити, вплетенные в густые волосы. Он поднял на гостя один карий глаз, похожий на камень «тигровый глаз». Другой – слепой – напоминал молочную жемчужину.
– Как тебя зовут, чилинг? – спросил он.
– В этих краях меня зовут Гонпо Джигме.
Молодая тибетка, стоявшая за спиной Уильямса, ахнула. Бумба Фун широко открыл своей единственный целый глаз.
– Ты спустился с горы Кайласы, чтобы освободить Тибет?
– Я приехал сюда, чтобы...
Снаружи послышался гомон, началась какая-то суматоха. Вот донесся шум моторов, громкие вопли. Римо непонимающе уставился на хозяев.
– Китайцы! – закричала женщина. – Сейчас они увидят джип и всех нас накажут.
– Ну, я мигом улажу это, – успокоил ее Римо, направляясь к выходу. – Им нужен я, а не вы.
Но девушка тотчас преградила ему путь. Выражение лица у нее было умоляющее и в то же время упрямое.
– Нет, нет, лучше спрячься! Они не должны тебя здесь найти.
– Не забывай, я Гонпо Джигме.
Она прижала руки к груди.
– В том-то и все дело. Если ты всех их перебьешь, последуют репрессии, явятся еще китайцы. Спрячься. Ну пожалуйста!
Уильямс заколебался.
– А как же джип? Ведь угнал его я.
– Мы как-нибудь отговоримся. Прячься быстрее!
Римо нырнул обратно в шатер.
– Итак, – начал он, присев и выждав некоторое время, – ты Бумба Фун?
– А ты белый, – ответил одноглазый.
– Что поделаешь, таким уж уродился.
Бумба Фун впился в Римо своим немигающим «тигровым глазом».
– Ты отнюдь не одержим богом.
– Каким богом?
– Гонпо. Его зовут также Махакалой[33].
– Никогда о нем не слышал.
– Он известен также, как Покровитель Шатров. Разве ты не знаешь?
Прислушиваясь одним ухом к шуму прибывающей моторизованной колонны, Римо пожал плечами.
– Нет, не знаю.
– Ты не Гонпо Джигме.
– Возможно, и ты не тот Бумба Фун, которого я ищу, – не стал ничего объяснять гость.
– Возможно. Но я тот Бумба Фун, которого ты нашел.
Снаружи слышались голоса, пронзительные крики китайцев и сдержанные ответы на тибетском языке.
Римо подполз к двери и выглянул наружу.
В самом центре кочевья подразделение Народно-освободительной армии поносило собравшихся кочевников. Опустив головы, они кротко слушали брань в свой адрес. Один тибетец от имени всех остальных пытался урезонить китайского командира с косыми глазами, словно выколотыми штыком на тестообразном лице. Римо не понял ни единого слова из того, что говорил китаец, но, глядя на то, как он то и дело показывал на пустой джип, без труда догадался, о чем идет речь.
Тем временем китайские солдаты, переходя от шатра к шатру, выгоняли оттуда женщин и детей.
– Скоро они и до нас доберутся. Это лишь вопрос времени, – заключил Уильямс.
– А затем, если не поймают кого ищут, они начнут стрелять. Это лишь вопрос времени, – отозвался Бумба Фун.
– Слушай, это моя вина. Почему бы мне не сдаться, а там будь что будет.
– Неплохо, – согласился Бумба Фун, – но сперва я сам попробую их успокоить.
Бумба Фун встал и тотчас вышел из шатра.
При первых же звуках его голоса китайский командир резко повернулся и указал на него солдатам. Они тут же схватили одноглазого тибетца и, подгоняя ударами рук и ног, повели с собой.
Римо хотел было выскочить, но в последний момент передумал. Пусть Фун выложит свои карты. Это его кочевье, и он явно знает, что делает.
Ударами прикладов по плечам китайцы заставили Бумбу Фуна встать на колени перед своим командиром. Старик, не сопротивляясь, опустился на колени.
Солдаты тотчас окружили его. Кочевники же наблюдали за происходящим молча, с суровыми лицами. Римо видел точно такие же по всей Азии.
Начался допрос. Командир вопил, Бумба Фун кротко отвечал, а Римо, стиснув зубы и сжав кулаки, с трудом удерживался от вмешательства.
Наблюдая за происходящим, Уильямс одновременно подсчитывал число солдат, количество оружия, выискивал наиболее уязвимые цели. Он мог бы легко справиться с ними, но кругом стояли женщины и дети. Нельзя, чтобы пострадали невинные.
Даже не закончив какой-то гневной тирады, китайский командир вытащил револьвер и прострелил Бумбе Фуну поврежденный правый глаз.
Дула «АК-47» проводили падающее тело и тут же нацелились в разные стороны, угрожая кочевникам. Женщины пытались прикрыть детей, дети хватались за юбки матерей. Мужчины загородили их своими телами.
Командир пролаял что-то еще, и солдаты сняли автоматы с предохранителей.
Предвидя, что произойдет в следующий момент, Римо резко выскочил из шатра. Его белое лицо исказилось от ярости.
Глава 26
Приближаясь под конвоем к мрачным каменным стенам тюрьмы Драпчи, мастер Синанджу вел себя совершенно невозмутимо. Ни один мускул на его пергаментном лице не дрогнул.
Тюрьма была довольно большая: после оккупации китайцы значительно ее расширили. И только ее внешние очертания остались такими же резкими – низкое, одноэтажное здание с узкими прорезями вместо окон. Тюремщиков хватало, все были прекрасно вооружены, и того, кто задумал бы проникнуть сюда, ждали большие неприятности.
Главной обязанностью суровых стражников с громоздкими ружьями было охранять заключенных. И только затем они должны были отбивать возможные нападения со стороны участников тибетского сопротивления.
Когда небольшого старичка с похожим на угольную пыль волосами на яйцеобразной голове подвели к воротам, навстречу ему вышел китайский солдат, и тут же разгорелся спор, кому теперь принадлежит сильный серый пони – арестовавшему его конвоиру или тюремному охраннику дежурившему у ворот.
Мастер Синанджу с непроницаемым лицом слушал их дурацкие препирательства.
– Этот пони принадлежит мне! – настаивал конвоир.
– А я выше тебя чином, – возражал тюремщик. – Поэтому он мой.
Результат этого спора был предрешен превосходством в чине, но конвоир долго артачился. И сдался только после того, как тюремщик буквально задавил его своей надменностью.
Конвоир отошел в сторону, чтобы почистить грязные ботинки, тогда как тюремщик – капитан – взял пони за поводья и ввел его в ворота, тотчас со звоном закрывшиеся за ним.
Чиун с безмятежным видом въехал на пони в неприступную тюрьму Драпчи. Наидревнейшая уловка, к которой он прибег, была давно известна, но тем не менее возымела успех. Он тихо радовался своей удаче – так провести китайцев, несмотря на то что троянцы еще в незапамятные времена выболтали этот секрет, который теперь знают даже белые!
Мастера тут же заставили спешиться, что он и проделал, не возразив ни слова. Пони увели. Он с успехом выполнил свою роль, потому не жаль и трех золотых монет, что пришлось выложить за него в пограничном городке Рутоге. Капитан, очевидно, заинтересовавшийся только пони, передал Чиуна своему подчиненному.
– Пошли! – рявкнул тот.