Уильямс опустился на колени перед скорчившимся телом Бумбы Фуна, нащупал сонную артерию. Пульс не прощупывался. Бумба Фун умер, и уже ничто не могло оживить его.
Сзади вдруг послышался знакомый голос тибетской девушки, имени которой Римо так и не узнал.
– А ты и правда Гонпо Джигме! – воскликнула она.
Уильямс обернулся.
– Он сказал им, что украл джип, да?
– Да.
– Почему?
Скрестив руки на переднике, девушка недоуменно взглянула на него.
– Это его долг. Ведь он Бумба Фун!
– Но мне надо было поговорить с ним, – сердито произнес Римо.
– Ты можешь поговорить с Бумбой Фуном в Лхасе.
– Как мне узнать, настоящий ли он?
– Бумба Фун – депунг – генерал Чуши Гангдрук. Все наши генералы называют себя Бумба Фунами, чтобы одурачить этих глупых китайцев. Допустим, они пытали и пытают какого-нибудь депунга Чуши Гангдрук. А он всегда говорит своим истязателям, что его генерала зовут Бумба Фуном. Поэтому китайцы убивают первого же схваченного ими Бумбу Фуна и думают, что убили лидера Чуши Гангдрук. Получается, что Бумба Фун никогда не умирает. Бумба Фун бессмертен. Чуши Гангдрук продолжает борьбу!
Девушка бросила взгляд на изуродованный труп Бумбы Фуна. На глаза у нее навернулись слезы. Но она все-таки не заплакала, сдержалась.
– Он не должен был умереть, – с горечью произнес Римо. – Я мог предотвратить его гибель.
Девушка гордо вскинула подбородок.
– Он умер, выполняя свой долг. Ведь он был Бумбой Фуном!
Уильямс осмотрелся по сторонам. Кочевники глядели на него с каким-то странным выражением на своих обветренных лицах. Они, словно зачарованные, придвигались все ближе и ближе. Казалось, их привлекает какая-то незримая сила. Никто даже не взглянул на валявшееся на земле китайское оружие.
– Китайцы скоро начнут искать свой взвод, – обратился к тибетцам Римо. – Сверните свои шатры и уходите.
Девушка упрямо помотала головой.
– Если мы скроемся, китайцы станут искать виноватых среди невиновных. И накажут других. Нет, мы останемся, и, если понадобится, примем наказание.
– Вы что, все с ума посходили? – взорвался Римо. – Они же вас перебьют.
– Но мы возродимся, чтобы продолжать оказывать сопротивление китайцам, чтобы умирать вновь и вновь, если этого потребует наша карма.
– И что же в этом хорошего?
Она гордо подняла голову.
– Может, если умрут много тибетцев, мир наконец обеспокоит судьба Тибета.
Римо не знал, что и сказать.
– Послушай, мне нужен проводник до Лхасы. Не могла бы ты пойти со мной?
– Нет, я должна остаться.
– И умереть, когда придут китайские солдаты.
– Это мой долг. Павший от руки китайца был моим отцом. Я должна занять его место.
– Ну что ж, поступай как знаешь, – сказал Римо. Он подошел в стоявшим поодаль джипам и грузовикам и быстро вывел их из строя, без труда находя самые уязвимые места. Затем собрал автоматы и голыми руками переломал стволы, как соломинки.
Так он привел в негодность все оружие и весь транспорт.
Затем Римо сел за руль своего джипа и завел двигатель. Но тотчас кое-что вспомнил.
– Что ты имела в виду, когда сказала: «Он одержим богом»? – спросил он тибетку.
– Ты Гонпо Джигме. Ты не знаешь, что это такое?
– Нет, – признался Римо.
Девушка скромно опустила ресницы.
– Значит, ты уже не одержим богом. Когда возвратится Гонпо Джигме, ты сразу же это поймешь.
Уильямс развернул автомобиль в сторону Лхасы. Двигатель работал на холостом ходу а он сидел и смотрел на девушку долгим взглядом.
– Послушай, я даже не знаю, как тебя зовут.
– Бумба Фун, – ответила девушка, махнув ему рукой на прощание.
Сурово насупившись, Римо тотчас покинул кочевье. Он, как летящая стрела, мчался прямо к подножию горы, которую девушка назвала Нагбопори. Она словно звала его к себе. Но чем сильнее он разгонял джип, тем дальше, казалось, отодвигалась от него гора. Римо как будто видел перед собой все время отдаляющийся мираж.
К ночи он все же добрался до подножия. К этому времени лиловая тень почернела. Оказалось, что это узкий проход на горном склоне.
Неожиданно послышалось гудение приближающегося вертолета, и Римо вжался в скалу, пока вертолет не пролетел мимо.
В скором времени несколькими милями южнее раздался приглушенный рев и грохот разрывов класса «воздух – земля».
Римо чертыхнулся. Оставив машину, он, как паук, вскарабкался на утес.
С плоской площадки на вершине он видел вспышки света в той стороне, где лежал лагерь кочевников. С очередной вспышкой земля каждый раз содрогалась. Когда все смолкло, слышно было только, как гудит несущий винт вертолета.
Наконец машина повернула назад, и на фоне горящих пастбищ еще долго виднелся расплывчатый силуэт.
– Гады, – процедил Римо. – Они же были простыми скотоводами.
Подобрав обломок скалы, он встал посреди площадки и помахал руками.
Пилот заметил Уильямса. Подстрекаемый любопытством, он направил свою неуклюжую машину в сторону одинокого человека на утесе.
Римо обманчиво небрежно метнул «камешек» в вертолет. На скорости семьдесят пять миль в час обломок, пробив круглую дыру в плексигласовой кабине, угодил прямо в лицо пилоту.
Вертолет, потеряв управление, закружился в воздухе, словно бесхвостый воздушный змей.
Члены экипажа попытались стащить убитого с пилотского места и восстановить управление машиной.
Однако у них не было никаких шансов на спасение. В следующий же миг хвостовой винт ударился о скалу и воздушный корабль превратился в огромный огненный шар. Точнее говоря, в ничто.
Римо снова сел за руль и помчался дальше сквозь тьму бесконечной тибетской ночи, раздумывая о том, кто же все-таки такой этот Гонпо Джигме.
Впрочем, он знал наверняка, что он такой же Гонпо Джигме, как Скуирелли Чикейн – бунджи-лама.
Глава 28
Целый день сорок седьмой бунджи-лама, воплощение Будды Будущего, стоически переносила тяготы и лишения тюремной жизни. Она медитировала в своей камере, стремилась обрести высшее сознание. К сожалению, ей это плохо удавалось. И все же, невзирая на терзающую ее боль, актриса не теряла надежды.
– Эй вы, – вопила Скуирелли Чикейн, приблизившись к двери. – Если нельзя позвонить по телефону, верните мне по крайней мере мои вещи!
Голос ее гулко отдавался в темноте отсыревшего коридора, но если кто и слышал ее жалобный зов, последствий это никаких не возымело.
– Как насчет моего бычка? От него почти ничего не осталось?
Ответа по-прежнему не было.
– Дайте хоть какой-нибудь галлюциноген. Из тех, что вы сами лижете! – с надеждой выкрикнула Скуирелли.
Но вместе с последними отголосками умерла и надежда. Актриса уселась на кучу песка и застонала.
– Просто уму непостижимо! Притащилась в такую даль, а мне отказывают в каком-то занюханном окурке.
Похлопав руками по своей шафранно-желтой шевелюре, она добавила:
– Неужели эта проклятая головная боль никогда не пройдет?
– Подави боль, – прозудел Лобсанг Дром. – Превозмоги!
– Попробуй превозмоги ее, когда в висках так и молотит.
– Ваше святейшество должно подавать пример всем остальным узникам, – напомнил ей Лобсанг. – Своими страданиями вы облегчаете страдания этого мира.
– Да пойми же ты наконец, я хочу вырваться из этой адской дыры. Сюжет топчется на месте. Представляю себе, как публика валит из зала, чтобы купить себе попкорна. Обратно никто уже не возвращается. Критики просто линчуют меня.
– Бунджи-лама выше всякой критики, – наставительно произнес Лобсанг.
– Скажите это Сискелю и Эберту[34]. Во мне так и звучит голос толстяка: «Скуирелли Чикейн следовало бы продолжать сниматься в фильмах, в которых ее привыкла видеть публика». И пошло-поехало. Можно подумать, он что-нибудь понимает!
Внезапно старый замок заскрежетал, задвигался.
– Кто там? – прошептала Скуирелли. – Меня выпускают?
34
Сискель и Эберт – два критика, которым принадлежит большая серия критических отзывов о фильмах.