– Если мы погибнем, значит, так было предопределено судьбой, – рассмеялся Кула.
– Если мы погибнем, – отозвался Чиун, подбирая подол своего одеяния, чтобы подняться на борт, – ты будешь отвечать за это все свои последующие жизни.
Они поднялись и полетели к снежным вершинам, окружающим долину Лхасы. Почти не замечая, что они в воздухе – так плавно проходил полет, – Скуирелли решила непременно включить в фильм и эту мизансцену. Надо только переписать сценарий так, чтобы вертолет пилотировала она сама. Почему бы и нет? Ведь это будет ее фильм. Пусть только кто-нибудь возразит, она сможет отстоять свои права, подкрепив их соответствующими примерами!
Глава 36
На юге уже полыхали пожары, когда турбовинтовой самолет с министром внутренних дел на борту, борясь с ужасными нисходящими потоками над Гонггарским аэропортом, в восьмидесяти милях южнее Лхасы, пошел на снижение.
Тибет был охвачен восстанием, это подтверждали и радиосообщения. Партизаны Чуши Гангдрука яростно сражались во всех городах, расположенных вдоль Шоссе дружбы.
Не было никаких сомнений, что все это дело рук бунджи-ламы, явно сующейся не в свое дело. Министр государственной безопасности молился всем богам, которые, возможно, еще покровительствовали в эти безбожные дни Китаю, чтобы таши, который, сидя на своем сиденье, повторяет нараспев мантры и вращает золотое молитвенное колесо, признали более достойным власти, чем белоглазую ламу с другого конца света. В противном случае министр готов был принять любые, не санкционированные Пекином меры.
Нет, Тибет он не отдаст. Отдав Тибет, он рискует лишиться не только своего доброго имени, но, возможно, и самой жизни.
Турбовинтовой самолет неожиданно резко вошел в пике, и министр тут же забыл о бунджи-ламе, о Тибете и о потере доброго имени, а возможно, и о самой жизни.
Теперь его заботило только одно – как бы не изрыгнуть завтрак, и он поднес бумажный пакет к своим обескровившим губам.
Подъезжая вместе с кхампами на грузовике к Гонггаре, Римо сказал им:
– Пусть этот город останется таким, как он есть.
Сидевший за рулем Бумба Фун вмиг осунулся, словно из него выкачали весь воздух.
– Никаких поджогов?
– Ничего. Нам нельзя замедлять своего движения.
– Но почему, о Гонпо?
– Вы сожжете город и разрушите аэропорт. И тогда мы не сможем вывезти из Тибета бунджи-ламу.
– Странная причина, – пробормотал Бумба Фун.
– Отведете душу, когда доедем до Лхасы.
– Но мы не станем жечь Лхасу. Это священный для Тибета город. Мы уничтожим только китайцев и их дома, оскверняющие нашу землю.
– Хватит! Удар по Лхасе надо нанести как можно осторожнее.
– Мы сделаем это очень осторожно, – пообещал Бумба Фун. – Так осторожно, как только могут кхампы.
– Превзойдите сами себя, – попросил Римо. – А как только я вытащу бунджи-ламу из города, можете веселиться, как захотите.
Подавшись вперед, Бумба Фун погнал грузовик, как одержимый.
Вертолет Народно-освободительной армии сел на горную вершину, взметнув тучи колючих замерзших хлопьев. Его лыжи на добрый фут погрузились в девственный снежный наст.
– Здесь мы в безопасности, – буркнул Кула, остановив вращение лопастей.
Мастер Синанджу шагнул в сугроб. Холодный, разреженный воздух обжигал горло, но он был напоен запахом свободы, и поэтому дышать им было радостно.
Чиун посмотрел на город.
В резком свете дня крыши домов Лхасы сверкали каким-то фантастическим блеском. На улице ни души, мелькают только крошечные фигурки в зеленом. В древнем городе, уютно примостившемся среди вечных гор, было введено чрезвычайное положение. Испокон веков лхасцы воспринимали все, с ними происходящее, как предначертанное судьбой, китайцев же было много и они были хорошо вооружены, поэтому никто не оказывал им сопротивления. Да и что тибетцы могли противопоставить смертоносному оружию оккупантов?
Кто-то должен оповестить их о присутствии бунджи-ламы и поднять их на борьбу. Только тогда они выйдут из своих домов на улицы.
Такое опасное дело под силу только мастеру Синанджу, подумал Чиун. Ну что ж, когда падет ночная тьма и усталые китайцы улягутся спать в своих казармах, он отправится в город, чтобы пробудить тибетцев от их долгого кошмарного сна.
А пока остается только ждать и надеяться, что ни один вертолет Народно-освободительной армии не приблизится к этой горной вершине.
Турбовинтовой самолет остановился на самом конце посадочной полосы, здесь уже стоял в ожидании вертолет Г-70-СТ.
Министр государственной безопасности сплюнул остатки желчи и утреннего риса в бумажный пакет и поспешил к выходу. Он приветственно махнул рукой пилоту вертолета, затем покрутил ею над головой. Летчик привел во вращение несущий винт, лопасти завертелись со все усиливающимся воем.
Вернувшись в самолет, чтобы подготовить таши к короткому перелету в Лхасу, министр подумал, что худшее уже позади: он благополучно добрался до Гоштара. Теперь уже не страшно: вертолет был американский, «Черный ястреб», специально приспособленный для полета на большой высоте. И управляет им, конечно же, лучший пилот китайского воздушного флота.
Пролетая над Гонггаром, министр заметил колонну военных грузовиков и джипов, быстро продвигающуюся к городу. Вероятно, подкрепления для Народно-освободительной армии, подумал он.
А затем довольно улыбнулся мысли о том, что к тому времени, когда они достигнут Лхасы, все эти трудноразрешимые неприятности с бунджи-ламой будут уже позади.
На улице Янхе Донглу, на южных подступах к самой Лхасе, стояли два тяжелых боевых танка «Т-72». Они стояли бок о бок, угрожающе направив свои стодвадцатимиллиметровые гладкоствольные орудия на Гонггар.
Впрочем, между ними оставалось достаточно места, чтобы прошел один як – если этот як не был, конечно, стельной самкой.
– Потише, – бросил Римо Бумбе Фуну, когда они подъехали к танкам.
– Вы хотите, чтобы я остановился?
– Сперва сбрось газ. Потом остановись.
Грузовик остановился ярдах в десяти от зияющих стволов.
– Что мы будем делать, Гонпо Джигме? – растерянно спросил Бумба Фун. – Эти танки преграждают нам путь.
– Мне нужна всего минута, – обронил Римо, выходя из кабины.
– Зачем?
– Чтобы сломать танки.
Командир танка Юн Тинг, сузив глаза, уставился на кхампу, который вылез из грузовика, возглавлявшего целую колонну. Юн Тинг смотрел, как этот – очевидно, невооруженный – человек приближается. Тибетец шел слишком беззаботно, чтобы заподозрить что-то неладное, и все же Юн Тинг, сидевший в открытом башенном люке, взявшись за рычаг, направил пушку прямо на кхампу. Действие было угрожающее, рассчитанное на то, чтобы вселить в сердце несчастного страх и покорность.
Кхампа приблизился к машинам. Затем, игнорируя требования командира назвать себя, небрежно взялся сразу за оба ствола и сжал пальцами твердую сталь. Только тут Юн заметил, что руки незнакомца слишком белы, чтобы принадлежать настоящему кхампе.
Послышался громовой раскат. До конца своих дней Юн не забудет этого звука, с которого, казалось, все и началось. Но в военной тюрьме, куда его посадили за нарушение воинского долга, он вспомнил еще и то, как человек сначала отнял руки, а затем краями ладоней одновременно ударил по стволам. И оба ствола раскололись во всю длину.
Вот тогда-то и раздался этот громовой грохот, не раньше. Но Юн был так потрясен, что запомнил все в обратном порядке.
Расщепленные стволы упали на землю.
Невероятно, совершенно невероятно! Просто немыслимо. И самое худшее, этот наглец кхампа, уничтоживший народную собственность, стоял посреди дороги, дул на побелевшие пальцы и вытирал их о свою одежду.