И вот «1737 году ноября 1 дня тайные действительные советники и Кабинета Её Императорского Величества министры граф Андрей Иванович Остерман, князь Алексей Михайлович Черкасский... слушали дело Архангельского собора о бывшем протопопе, что ныне распоп Родион Никитин, о братьях его живописцах Иване да Романе и по слушании оного рассуждали следующее: 1. Что, хотя оный распоп Родион и показывал тетрадки прихожанам и предерзостно рассуждал, но понеже с двух розысков объявил, что оное учтено им без всякого противного умыслу, но от простоты и пьянства его, того ради сослать Родиона в Коцкий монастырь за караулом, в котором содержать его в монастырских трудах вечно никуда неисходно; 2. Ивану Никитину, что он взявши у бывшего иеромонаха Ионы, что потом был расстрига Осип, такову же подозрительную тетрадь, читал и, видя написанные в ней противности, не токмо куда надлежит не донёс, но к брату своему Роману Никитину писал, чтоб тое тетрадь, сыскав, сжёг, надлежит учинить наказание — бить плетьми и послать в Сибирь на житьё вечно под караулом; 3. Романа Никитина за то, что, получив от брата письмо, дабы отыскав в доме его подозрительную тетрадь сжёг, нигде на оного брата своего не донёс и о том умолчал и сам сообщником со оным своим братом себя показал, послать в Сибирь с женою его на житьё навечно за караулом».
Анна утвердила жестокое решение своих кабинет-министров, даже не подумав о помиловании. Старолюбцев немецкое просвещение ненавидело.
А из Канцелярии Тайных розыскных дел поступило предписание лейб-гвардии Семёновского полка капралу Тимофею Жеребцову принять колодников братьев Никитиных «и не заезжая никуда ехать в Москву и содержать колодников под неусыпным караулом и никого к ним не допускать и разговоров им ни с кем не иметь».
А на безлюдном пути из Москвы в Тобольск братьев сопровождала уже команда, назначенная московским генерал-губернатором Семёном Салтыковым.
Правда, сам губернатор на издержки своим ближним жаловался: подумать только, каких-то несчастных мазилок, словно сосланных вельмож, целой команде сопровождать велено. И что это за новые людишки пошли среди сосланных. Одно слово: интеллигенция!
ГЛАВА 2
Василий Никитич Татищев поначалу после восстановления самодержавного правления пошёл было в гору: получил в награду за услуги тысячу душ, из статского был произведён в действительные статские советники, что по армейской службе приравнивалось к чину генерал-майора. Во время торжественной коронации Анны в апреле 1730 года он исполнял обязанности обер-церемониймейстера и был Допущен в кабинет самой императрицы. Особенно охотно Анна беседовала с ним о финансах империи и даже назначила Василия Никитича «главным судьёй» в комиссии о монетном деле.
Но неугомонный «птенец гнезда Петрова» не ограничился «исправлением финансов». Он предложил открыть в Петербурге «Академию ремёсел в четырёх отделениях: механики, архитектуры, живописи и скульптуры». Во многом этот прожект напоминал давнишний прожект Михаила Петровича Аврамова, но только в отличие от «неистового Михайлы», заключённого сперва в Петропавловку, а затем в Иверский монастырь, Татищев на первое место ставил механику, а не живопись. В этом он был полный ученик Петра Великого, особливо увлёкся прикладными ремёслами. Но Анна была одинаково равнодушна и к искусству, и к ремёслам, более всего увлекаясь конюшенным ведомством во главе с Бироном.
Прожект «Академии» был отвергнут. Однако неугомонный Василий Никитич разработал уже новый прожект, касающийся состояния всего образования в Российской империи. По этому широкому замыслу Татищева образование делилось на начальное — двести семинаров «для мужских и женских персон», среднее — гимназии для «преуготовления к высоким наукам» и высшее — два университета — «для произведения в совершенство в богословии и филологии и со всеми частями».
Василий Никитич предлагал, в сущности, ту стройную систему образования, которая впоследствии и утвердилась в России. Однако сгрудившихся вокруг трона Анны немцев больше устраивала показушная немецкая Академия наук, не имевшая под собой никакой массовой основы. «Если тысяча русских получат образование, к чему в России немцы?» — рассуждали Бирон и президент Академии наук барон Корф. А ведь прожект Татищева предусматривал 12 тысяч учеников в одних семинариях и 6 тысяч в гимназиях. Кроме того, «для пользы мануфактур и всяких ремёсел» Василий Никитич предлагал учредить не одну, а две академии ремёсел с пятьюстами учениками.