Оставшись наедине с ней в маленькой пустой лавке, Алан не мог проявлять энтузиазм.
- Я с трудом представляю, как вы здесь все обустроите.
- Для этого необходимо воображение. Если у человека немного денег, ему требуется большое воображение. Вот здесь я установлю стойку для брючных костюмов и дневных платьев. Длинные платья я размещу у задней стены - там они будут смотреться лучше всего. Вот тут будут висеть пальто. А на длинную полку положу маленькие шляпки и боа из перьев. Еще мне нужно место для стеклянного шкафчика. Я заполню его антикварными драгоценностями заколками, брошками, кулонами, камеями. Я обожаю антиквариат, а вы?
- Боюсь, я в нем ничего не смыслю.
- Я все это буквально вижу. Все будет восхитительно. В ту стену я вобью крюки и повешу на них всевозможные цветные пояса и цепи. Вот здесь, почти напротив входной двери, я поставлю мой стол с креслом. Копию "Людовика Четырнадцатого". Вы видите его заваленным счетами, договорами, образчиками тканей?
Он слушал её, снисходительно улыбаясь. У неё были каштановые волосы с золотистым отливом.
- Вам действительно понравились его скульптуры? - спросил он, когда они уходили.
- Он упорно трудится, - с укором произнесла она. - Он честолюбив и настойчив... Конечно, его работы ужасны. Но нельзя ставить ему это в вину.
Вечером во время обеда он начал признаваться себе в том, что его чувства обрели новое качество, и оценивать её как потенциальную любовницу. Изучение нового человека всегда представлялось ему захватывающим занятием. У него было не много женщин. Серьезные отношения возникали только дважды, включая сюда Адель. В браке он хранил абсолютную верность.
Дайана рассказывала ему о том, что с детства интересовалась цветами.
- Я обожала все оттенки и издавала звуки, которые подходят к ним.
- Звуки?
- Желтый - это шуршание тафты.
- Как насчет белого и черного?
- Цоканье конских копыт.
- Серебристый?
- Вой ветра в неплотно закрытом окне.
- А наоборот получается?
- Иногда.
- Лай собаки?
- Это просто. Темно-коричневый.
Внезапно он почувствовал себя молодым. Ресторан, в котором они обедали, был идеальным местом, и Алан жалел всех, кто чувствовал себя в эти минуты не так, как он. Того человека, которым он был ещё недавно, и теперешнего Алана разделяла огромная дистанция.
Потом он несколько раз звонил Дайане и заезжал за ней в магазин. Они катались на автомобиле. Он не добивался близости с ней, и её, похоже, устраивали дружеские отношения. Но он деликатно зондировал её прежний опыт. Спустя некоторое время он начал догадываться о двух романах - один был с молодым официантом из отеля, где она работала летом, чтобы оплатить обучение в колледже. Уже достаточно хорошо изучив её, он увидел в этом выборе проявление бунта. Она мало что помнила о молодом человеке - кажется, только то, что на его левом бицепсе была фиолетовая татуировка. И еще: "Он думал, что кусать мое ухо - это очень сексуально. В то лето мне приходилось прикрывать уши волосами, потому что там постоянно оставались маленькие ранки."
Другой роман был, очевидно, более серьезным. Ассистент профессора-филолога декламировал массу стихов Джерарда Мэнли Хопкинса и заставил её сердце биться в унисон с Новыми левыми. Она не сознавала, что ненависть ассистента профессора ко многому проистекала из его ненависти к самому себе. Но Дайана, любившая элегантные наряды и аксессуары, наслаждавшаяся роскошью, не могла подавить в себе уважение к традиционным ценностям и морали. В конце концов она ушла от своего красноречивого любовника. На следующий день она нашла мертвую птицу и долго плакала из-за того, что не могла воскресить её.
О! Постаревшее сердце
Остается холодным
В такие минуты.
Однажды вечером Алан стал её любовником. Он отвез Дайану после обеда в её квартиру. Они сидели в гостиной. Девушка непрерывно что-то говорила. В частности, о матери: "Я бы хотела обладать её удивительной честностью. Она была очень религиозна. Обладала высокими моральными стандартами. Я иногда говорю что-то, чтобы сделать людям приятное, или по другим причинам. Например, с тем скульптором. Я ленива, неаккуратна, эгоистична. На самом деле у меня нет ничего общего с матерью. Я бы ей не нравилась. Если бы она увидела меня сейчас, то попыталась бы исправить, сделать из меня что-то."
- Я бы не хотел, чтобы ты менялась, - сказал он.
Она улыбнулась и внезапно смолкла. Платье прикрывало её колени; ноги находились под креслом. Когда он начал расстегивать её платье, она не оказала сопротивления. Потом она встала перед ним, демонстрируя совершенство своей наготы, и он захотел её так сильно, что потерял дар речи. Когда он овладел ею, прошлое и будущее слились в одно оглушающее мгновение. Она лежала, прижавшись к его плечу, её длинные блестящие волосы рассыпались по руке Алана. Весь остальной мир казался нереальным.
В пять часов дня Энди Джелло приехал в ресторан возле китайского культурного центра. В окне висел плакат, рекламирующий рубленый ростбиф фирменное блюдо, подаваемое к обеду по пятницам. Девяносто пять центов. И ещё спагетти по-пармски за восемьдесят центов. Слева напротив стойки находились шесть столов; ещё шесть столов располагались в просторной нише. Мужская и женская курительные комнаты разделяли два зала. За стойкой восседал хозяин в фартуке с масляными пятнами и поварским колпаком на голове.
Энди Джелло одним взглядом уловил все эти детали. Он был приземистым, коренастым мужчиной, которого, казалось, с трудом засунули в его одежду.
Он выбрал место, позволявшее ему видеть всю комнату. Скатертей не было, только бумажные салфетки торчали из тускло поблескивавшей металлической вазочки, отделявшей в столовом приборе соль и перец от горчицы и кетчупа.
К нему подошла официантка.
- Хотите посмотреть меню?
- Да.
Он изучал меню, когда входная дверь открылась, и в ресторан вошел человек, которого ждал Энди. Мужчина был красивым, с седеющими светлыми волосами. Костюм сидел на нем отлично. Он сразу же прошел к столу, находившемуся в глубине ресторана. Один из стульев стоял почти вплотную к столу - отодвинуть его дальше мешала стена. Обычно этот стол занимал одинокий посетитель. Этот стол обслуживала официантка по имени Милли с красивым немного поблекшим лицом; ей было за тридцать.
Когда официантка Энди вернулась к нему, он взял у неё меню.
- Я рекомендую армянский обед, - сказала она. - Суп из йогурта и шиш-кебаб.
- Хорошо.
Блондин и Милли уже беседовали. Энди мог слышать их разговор.
- Когда ты освободишься?
- Около одиннадцати.
- О'кей.
Милли ушла обратно на кухню за заказом. Значит, сегодня вечером, подумал Энди. Его ночные радения обещали окупиться. Милли служила частью его плана - важной частью. Предыдущим вечером он наблюдал, как она заигрывает с блондином. Обычное начало: "Вы откуда?" Потом: "Из Сиэтла? У меня была подруга из этого города. Я слышала, он очень симпатичный." За этими фразами последовал бессодержательный диалог о том, как противно ездить на автобусах - после такого путешествия требуется принять дюжину ванн, чтобы смыть с себя его следы. "Почему вы не летаете?" - спросил наконец блондин, и Милли сказала, что боится самолетов. Он заметил, что это смешно, что он всю жизнь проработал с самолетами и считает их самым безопасным видом транспорта. Он только что прилетел из отпуска, который провел в Лас-Вегасе. Вы там бывали? Я нигде не была, ответила Милли.
В одиннадцать часов Энди сидел в машине, запаркованной на боковой улице возле авеню. Он увидел вышедшую из ресторана Милли. Она должна была встретиться с блондином на углу. Она сменила застиранное черное платье и белый фартук на короткое облегающее платье. Возбужденная, счастливая Милли взяла мужчину под руку. Он повел её в ночной клуб. Там пел негр, аккомпанировавший себе на пианино. Энди прошел к столу, расположение которого позволяло не попадаться на глаза блондину. Эта парочка была слишком поглощена другу другом, чтобы заметить его. Энди периодически поглядывал на них. Он ничего не знал о блондине, кроме его фамилии. Он предпочитал знать об объекте как можно меньше. У него была своя работа, к которой не стоило примешивать ничего личного.