Верховный пилотаж

60. Низший пилотаж [5]

Ух, это круто будет. Если сподоблюсь.

12. Ода 8 Машине

О, машина!
Неважно, как звать тебя, машина, баян, гармошка, или еще как-то. Но ты, машина, самое ценное, что есть у торчка. Разве что винт или таска могут сравниться с тобой!

О, машина!
Незаметная, когда ты есть. Но сколь же трудно без тебя, коли нет тебя у торчка! Как же он мучается в поисках тебя!

О, машина!
Какая разная ты бываешь. Инсулиновая красношапка на один кубик. Инсулиновая со съемной трешечкой или четверочкой. Туберкулиновая с иголочкой-четверкой. Двушка с пластмассовым поршнем. Двушка с резиновым поршнем. Бываешь ты и на два с половиной миллилитра. А бываешь и сразу на три! Многие видели пятерки с плстмассовым поршнем. Меньше видели пятерки с резиновым. И совсем мало видело тебя-пятишку с силиконовым прозрачным поршнем. Десятки, двадцатки, а между ними – на пятнадцать кубов. На тридцать, тридцать пять, и на пятьдесят. На шестьдесят, на семдесят пять и на сто. И, самая большая – королева машин – на сто пятьдесят.
Есть ты и больших объемов, но так редко используются те товарки твои в делах торчковых, что и не будем говорить здесь о них.

О, машина!
В руках медика или больного ты – шприц. И лишь попав в руки торчка, что заботливо погладит тебя, что с восторгом полюбуется на тебя, станешь ты машиной!

О, машина!
Даже если не будут трескаться тобой, даже если пойдешь ты на нужды технические, отмеривая и деля всякие жидкости, все равно, ты – самое гениальное изобретение человечества!

О, машина!
Тебя наполнят винтом. Тобой и только тобой без напрягов ширнется торчок. Ты, и только ты вольешь ему в кровь свое винтовое содержимое.

О, машина!
Великолепная! Почти незаменимая!
Тебе и только тебе пою я оду сию!

44. Подснежники

Весна.

Сугробы уже не такие белые, как даже неделю назад. Серые, подтаявшие, перекосившиеся. И не сугробы это уже даже, а так, кучи рыхлого крупнозернистого снега, напополам с грязью, и пылью, что оседала на них все четыре или четыре с половиной месяца.

Небо, наконец, становится из сумрачно-серого пронзительно голубым. Постоянная пелена низких облаков, сыплющих из своих бездонных чрев снежную труху, иссякает. Как иссякают и их, ставшие бесплодными животы. Солнечный свет уже заставляет съеживаться напервитиненные зрачки. Ярко везде. Не то что зимой.

Кругом – предвкушение наступающей благости.

Вокруг – предчувствие грядущей лепоты.

И от такого благолепия чувствуешь себя настолько расхристано и свободно, что начинаешь сумасбродить такое…

Под окном Блима Кололея снег уже почти сошел. Остался жалкий слой сантиметров пять, не больше.И тут Блим Кололей вспомнил. Или ему показалось, что вспомнил. Или это дежавюшка была. Короче, приглючилось ему, что во время какого-то сейшена какой-то баб, резко испытав к кому-то некие, скорее всего негативные, или все же положительно-защищающие, чувства, выкинул в форточку целый баян винта. А баян винта… Это и в Австралии баян винта. А коли он всю зиму лежал на холодке – то ни хуя ему, то бишь винту, сделаться не могло.

Напялил Блим Кололей сапоги, надел перчатки и вооружился детской лопаткой. Снег перекапывать.

День на дворе, люди какие-то мимо его девятнадцатиэтажки ходят, а Блим Кололей, забив на народ, идет в снегу копаться. Впрочем… Даже и копаться уж не надо было.

Едва Блим Кололей подошел к снегу под окном своим, так и застыл он в ужасе. Сквозь снег прорастали десятки разномастных баянов. Сотни баянов! Тысячи! Нет. Тысячи не набралось бы, но за сотню – точно.

Палево галимое.

Стоит тут пройти какому-нибудь участковому – так он моментом сообразит, откуда здесь такие машинные россыпи. Не иначе – наркоманы на каком-то этаже тусуют. А давай-ка проверим, кто там в этих окнах живет?

Так, думая за виртуального участкового, принялся Блим Кололей баяны по одному брать и в пакет складывать.

Мимо бабка проходила. Прищурилась. Посмотрела.

– А что, это ты, молодой человек, тут делаешь?

– Да вот. – показал ей Блим Кололей баян со снежной коркой на него налипшей. – Иду, вижу – шприцы. А тут же дети играют, не дай бог, наколются. А там же внутри черт знает что может быть. Надо убрать.

– Ой, правильно. Ой, правильно… – запричитала бабка. – Ты, мил человек, еще у шестого дома посмотри. Там тоже под одним из окон такая куча шприцев, такая куча…

У шестого? – задумался Блим Кололей. Он из шестого никого не знал, кто бы торчал. Но сейчас у него была задача совсем другая – убрать с глаз долой верное палево. А там, если уж время будет, и у шестого пошурудить.

5

Ненаписанная глава. Нет никакой возможности установить, что же Баян хотел в ней написать. К.В.