— Ни разу не кормил ребенка.
— Процесс не сложный. Джонни — такой чистюля, он не доставит тебе хлопот.
Генри решительно встал, морщинка у него на лбу разгладилась.
— Я видел в кладовке высокий детский стульчик, самое время им воспользоваться.
— Прекрасно!
— В этом доме найдется снаряжение для любого контингента гостей, — сообщил Генри. — Отнеси ребенка на кухню.
Новенький складной стул был завернут в полиэтиленовую пленку. Николь разорвала упаковку, усадила Джонни и пристегнула защитный ремешок.
— Это чтобы ты не вывалился, мой сладкий.
Она повязала малышу слюнявчик, развинтила крышки на баночках, достала пластмассовую ложку и предоставила остальные полномочия Генри.
Преисполненный важности отец присел на табуретку рядом со стульчиком Джонни и зачерпнул немного пюре. Малыш послушно раскрыл ротик и проглотил содержимое ложечки. Когда банка с пюре наполовину опустела, Генри удовлетворенно улыбнулся.
— У меня здорово получается, верно, детка?
— Ты ведь не изменил своего решения насчет Джонни? — Глядя на довольные лица Генри и мальчика, Николь осмелела настолько, что задала этот дипломатичный полувопрос.
— Нет. — Решимость, сквозившая в его тоне, заставила Николь содрогнуться. Но после минутного молчания она совладала с обидой и перевела разговор на другую тему.
— Ты сегодня выходил на улицу в шортах?
— Да. А почему ты спросила? — осведомился Генри.
— Потому что это произошло впервые. Даже когда термометр зашкаливает под восемьдесят градусов по Фаренгейту и влажность превышает девяносто процентов, ты носишь джинсы.
— И что из этого? — нахмурился он.
— Ты стесняешься и прячешь свою ногу, — констатировала Николь.
— Позволь мне самому выбирать себе одежду, — огрызнулся Генри.
— Если люди станут глазеть на тебя, значит, ущербны они, а не ты. Хромота — не смертный грех. Просто, взрослея, мы обрастаем условностями. Ведь Джонни не смущали твои шрамы?
Генри с нетерпеливой досадой посмотрел на нее.
— Нет, разумеется.
— Следовательно, нет повода для переживаний, — бодро сказала Николь. — А с тростью ты смотришься еще солидней.
— И внушаю жалость, как всякий калека? — проскрежетал он.
— Разве что поначалу. Ты слишком большой и сильный, чтобы вызывать жалость.
Генри поджал губы.
— Спасибо, утешила, тебе бы быть сестрой милосердия.
— По крайней мере, ты не нуждаешься в костылях и инвалидной коляске, — заключила Николь.
Прежде чем окинуть ее испепеляющим взглядом, Генри отправил в ротик Джонни еще одну ложечку тыквенного пюре.
Николь не отвела глаз. Ее разоблачения на этом не завершились. Чтобы преодолеть приобретенный из-за физической травмы комплекс неполноценности, необходима шоковая терапия, рассудила Николь и приняла эту неблагодарную миссию на себя.
— Ты поторопился выйти на работу, едва успев оправиться, и, когда почувствовал, что не готов к такой нагрузке, спрятался на острове посреди океана, вдалеке от дома и назойливого участия знакомых. И отрицаешь произошедшие в тебе перемены.
Пластмассовая ложка хрустнула, зажатая между его пальцами.
— Прекрати молоть чепуху!
— Придется признать, что ты никогда уже не совершишь спортивных подвигов, не сможешь прыгать с трамплина, играть в теннис и бегать по утрам. Ты говорил о «возвращении к обычному графику», но, — она указала на его ногу, — теперь это стало нормой.
— Если эти рассуждения продиктованы так называемым «состраданием к ближнему», ты напрасно сотрясаешь воздух.
Ясно, он счел ее слова жестокими, но ей было так же тяжело их произносить, как ему — слушать, и вызваны они отнюдь не состраданием, а любовью.
— У тебя появится возможность заниматься другими видами спорта, — успокоила его Николь.
— И чем же обосновано такое радужное пророчество? — колко спросил Генри.
— Зная твое упорство, я сомневаюсь, что ты согласишься обречь себя на неподвижный образ жизни.
Он смерил ее насмешливым взглядом.
— Теперь пелена окончательно спала с моих глаз. Однако я отдаю себе отчет в том, что многие люди страдают хуже моего, и я еще должен благодарить Бога за оказанную мне милость.
— Я понимаю, ты лишился своего хобби, но пора перебороть себя и…
— …завершить этот треп. — Он произносил слова сквозь стиснутые зубы. Очевидно, не будь здесь малыша, Генри не стал бы сдерживаться.
— Браво, молодчина! — похвалил он, когда Джонни расправился с пюре и фрикадельками. — А сейчас попробуй пудинг.
Малыш слизнул с ложки мякоть манго с натертым печеньем, но внезапно скривился так, будто его за горло ужалила оса, и выплюнул все на поднос.