В руке десница держала подсвечник с зажженной свечой. Свет от неё шёл слабый, но в абсолютной темноте огонек выделялся, как звезда на ночном небосводе.
Поэтому, зайдя в крыло Императрицы, Люц сразу заметила, кто ещё в замке не спит в столь поздний час.
Слуга с увесистой шкатулкой — и свечой на этой самой шкатулке — чеканил шаг к новым покоям Делеона.
— В чем дело, несс? — подошла Люция, положив свободную ладонь на гарду мизерикорда на бедре. — Рабочий день давно окончен.
— Сиятельная десница! — вздрогнул мужчина и чуть не выронил поклажу. — Его Величество велел принести его украшения.
— Так поздно? — Люц скептически выгнула бровь.
Пожилой слуга пожал плечами с видом: «Пути высокородных неисповедимы!».
— Ясно, — бросила девушка и глянула на двустворчатую дверь, из-под которой лился тусклый свет. — Давай мне эту штуку. Отнесу. Можешь быть свободен.
— Спасибо, Сиятельная! Спасибо! — с воодушевлением закивал мужчина и вручил ей свою тяжкую ношу. Люция охнула от веса шкатулки, шрамы на левой руке тут же потянуло, но она проигнорировала боль. Не успела моргнуть пару раз, как лакей уже растворился во тьме коридора.
Девушка отставила подсвечник на столик возле двери, приоткрыла шкатулку и хмыкнула:
— Да уж.
Задула фитиль и, толкнув створу ногой, вошла в гостиную.
У напольного зеркала возле камина стоял Далеон и, пыхтя, пытался сделать серебристой серьгой второй прокол в мочке.
— Какая бесполезная трата близара.
Рука его дрогнула, серьга с подвесками упала, звякнув об пол. Далеон выругался и наклонился за потерей.
— Пришла нудеть? — спросил сухо.
— Пришла узнать, почему не спишь. Вижу, как обычно маешься дурью. Зачем тебе ещё проколы? Близар же жжется, а раны не заживут, пока не вытащишь его. — Поставила на стол шкатулку и подразнила с улыбкой: — А-а-а, поняла, ты мазохист?
— Ха. Ха, — холодно отозвался юноша. — Считаешь себя остроумной, Люция? А-а-а, понял, это твоя больная фантазия?
— Как знать, — игриво пожала плечом и раскрыла деревянную шкатулку. Серебристо-голубые колечки, гвоздики и драгоценные камни таинственно мерцали в редком свете канделябров.
У Далеона полно украшений. Серебро, золото, минералы — на любой цвет, вкус и настроение. В этом ларце одних серёг из «голубой стали» не счесть. У Люции же даже уши не проколоты, что говорить о количестве побрякушек в скромной старенькой шкатулочке — раз-два и обчелся.
Самое дороге, что имелось — защитные чётки с сапфирами, которые ей когда-то подарил Магнус. Она их больше не носит: нет особо смысла, да и о покойном императоре лишний раз не хотелось вспоминать.
Любое его упоминание отзывалась в груди тупой досадой, а в метке-клятве — жгучим уколом.
— Так я услышу ответ? — она выпрямилась и посмотрела на короля. Он фыркнул, вытащил из горки драгоценностей серьгу-кольцо с вострым кончиком, отвернулся к зеркалу и снова принялся целиться чуть выше уже «украшенной» мочки. Хотел соблюсти симметрию.
— Я делаю это в память о родных. Отец, дядя, брат… друг. Не хочу забывать, чем может кончиться грызня за власть. Не хочу повторить это. И хочу помнить, — он поймал в отражении взгляд Люции, — из-за кого всё случилось.
Она вцепилась в волосы на его затылке и рывком притянула к себе. Грудь прижалась к спине, губы мазнули по острому уху, злое дыхание обожгло до мурашек.
— Винишь меня во всём? — прошипела Люция. — По-твоему я — причина трагедии? Любых твоих бед?
Далеон дышал поверхностно, быстро, синие глаза в полумраке казались чёрными. Он облизнул сухие губы.
— Как знать.
Десница жёстко усмехнулась, выхватила из его пальцев колечко и одним метким движением прошила его многострадальную мочку. Король злым кошаком зашипел от боли и попытался вывернуться, но девчонка держала крепко. Вцепилась до побелевших костяшек.
— Тихо, тихо, — ворковала она, гладя его по полуобнаженной груди. Далеон с шумом раздувал ноздри, стискивал кулаки, пытался успокоиться. Смотрел в их общее отражение. Как выделяется на его белой коже её слегка загорелая тонкопалая длань. — Уже ж не больно. Хотя нет. Больно должно быть всегда.
Она безжалостно надавила ногтями на свежий прокол. Король шикнул сквозь оскаленные клыки и схватил фарси за запястье.
— Хватит!
Люц даже внимания не обратила. Смотрела как завороженная на каплю крови, что набухала над ранкой.
— Что так? Уже не хочешь «помнить»? Сам решил строить из себя короля драмы. Что ж, я подыграю. Мне не жалко. Любезно помогу проколоть хоть всё тело!
Цапнула за подбородок, обхватила губами серьгу, да слизнула кровь. Далеон забыл, как дышать. Таращился на Люцию в отражении и не мог поверить, что это происходит с ним. Сейчас.
Бред.
Люц читала это по его ошалелому лицу, катала на языке металлический привкус и тихо посмеивалась. Сердце гулко и часто билось ей прямо в ладонь. Король хватанул ртом воздух и решительно приобнял её за плечи. Девушка тут же вырвалась и отступила к камину.
— Бедный, бедный богатый мальчик! Это зло воплоти, — указала на себя, — так жестоко и несправедливо к тебе!
— Прекрати, — молвил глухо. — Хватит ёрничать.
— Разве ж я ёрничаю? — всплеснула руками она. — Разве ж ты так не думаешь? Это же я у тебя во всём виновата! Я, наверное, лично зарезала всю твою больную на голову семейку! Хотя… Кейрана и правда прикончила я. Да. Не каюсь. Заслужил.
— Язва! — рыкнул он и бросился на неё. Люц попятилась, зацепилась каблуком за кочергу, едва не упала, и король успешно схватил её за затылок, в точности, как она его ранее, и дернул на себя.
Только вот, Далеон, в сравнении с ней — тонкой, ловкой, подобной лани — был медведем, с силищей не меньше. Он сжал кудри у корней до черных мушек перед взором и потащил слабо брыкающуюся фарси за собой, к столу со шкатулкой.
— Ты не можешь убить меня! — напомнила едко. За самоуверенным тоном Люция пыталась скрыть страх.
— Но никто не мешает мне причинять тебе боль, — нервно усмехнулся Далеон. — Как в старые добрые! Чуешь запах ностальгии?
Девушку начало колотить от подступающей истерики. Она принялась вырываться. Король тряхнул её за шкирку, как тряпичную куклу, и рявкнул:
— Не рыпайся!
Она присмирела. Ну, в самом деле, что он ей сделает? Не покалечит же, иначе самому работать придётся. Даже любопытно стало.
А он подтащил её к себе под бок, покопался свободно рукой в ларце и вытащил на свет серьги-гвоздики с сапфирами в форме восьмиконечных звездочек. У Люц захватило дух.
— Думаю, у будущей убийцы королевства тоже должны быть памятные сережки.
Он накалил острие металла над свечой.
— Н-не надо, — вымолвила девушка дрогнувшим голосом.
— Тебе же лучше не двигаться, — ровно сообщил он и обратил к себе её ухо.
— Пожалуйста, — зажмурилась она, ощущая тепло его дыхания на виске.
— Заткнись.
От жгучей боли сжалось горло. Как на зло, король не торопился: прокалывал плоть медленно, неотвратимо, с каким-то жестоким упоением. Далеон заурчал:
— Приятно знать, что никто до меня ещё не вонзался в эту девственно чистую плоть.
Люц подавилась всхлипом и покраснела от того, как двояко прозвучали его слова.
— Я же у тебя первый?
Теперь уже она прорычала:
— Заткнись!
И лягнула его локтем в живот. Венценосный гад тихо рассмеялся и размашисто слизнул кровь с её мочки, заставив фарси сжаться и задрожать.
— Ты та ещё тварь, Люция Грейван, — прошептал быстро, отчаянно, покрывая щёку, скулу и шею лихорадочными поцелуями, — но я всё ещё тебя…
Люция очнулась, как от удара, и увидела летящее в горло острие клинка.
Сонливость, как рукой смело.
Она перехватила кинжал у самой рукояти, сжимая до дрожи тонкие пальцы убийцы. Мышцы выли от натуги, сквозь стиснутые зубы прорывался отчаянный рык. Люция изо всех сил боролась за жизнь. Острие мерцало в опасной близости от горла, а химера напирала и напирала, желая укокошить её.