Люция перевела дыхание, глядя в распахнутые очи ошалевшей кошки и продолжила:
— Далеон… он как мой хвост. Со стороны кажется, что не нужен, бесполезен, но это не так. Он моя конечность. Неотделимая часть. Плоть, кость, кровь. Я не могу без него. Из нас двоих — я первая заметила его. Он мой с первой секунды, с кончиков пальцев до самой последней волосинки. МОЙ!
Выкрик разлетелся по лесу эхом и спугнул птиц с ближайших деревьев. Они вспорхнули с крон с оглушительным гвалтом и разлетелись. В воцарившейся тишине Люция запоздало осознала, в чём только что призналась не только львице — самой себе.
Уже давно, уже очень давно, она безнадёжно зациклена на шестом принце. Как бы ненавидела она его прежде только за то, что он сын её врага и невыносимый придурок, Далеон умудрился запасть ей в душу. Возиться занозой в сердце. Проникнуть в мысли, отравить разум и чувства.
Их связали крепчайшим узлом взаимная ненависть и безнадёжное желание обладать друг другом.
Как до этого докатилось? В какой момент они оба переступили черту обыкновенной неприязни и полетели в бездну? Сложно сказать.
Ясно одно — её чувства к Далеону далеки от нормальных. Она всё ещё злится на него и в то же время жаждет. Жаждет унижать и подчинять, пикироваться колкостями, сражаться с ним, вызывать эмоции: гнев, ярость, обиду, печаль, мучительную безответную страсть. Всё сгодиться! Лишь бы он никогда не забывал о ней. Лишь бы она, точно так же как он, проникла в его душу и сознание болючей занозой, которую невозможно вытащить. Чтоб он думал о ней, думал, думал…
Как она думает о нём. Всегда.
Чтоб он принадлежал ей, как она принадлежала ему, императорскому засранцу, что обращался с ней как с игрушкой, слугой, рабыней.
Сейчас всё так. Люция добилась желаемого. Он — её, почти со всеми потрохами.
Её хозяин и раб.
Глубокое чувство удовлетворения растеклось теплом в груди девушки. Она признала свою темную, порочную сторону, и теперь точно не позволит какой-то вшивой львице вмешаться в её отношения с Далеоном.
— Так ты любишь этого самца? — удивилась Баст.
Неприятная ухмылка искривила губы Люции.
— Вряд ли это можно назвать любовью.
Она приподняла кинжал, остриё снова смотрело на львицу. Котята в страхе затаили дыхание и тихонько заскулили.
— Где твоя вода, Баст? — резко и требовательно спросила десница. Звероморфа в ступоре моргнула, как и её детишки. — Где твоя грёбаная вода из озера? Ну?! Отвечай! Только не говори, что не взяла её, прежде чем на меня напасть…
Она стиснула зубы и затряслась от гнева. Баст оскалилась и злобно прорычала:
— А если так? Что ты мне сделаешь, а?
— Да я тебя!..
— Не надо! — завопили детёныши. Волчонок метнулся в кусты и выскочил обратно с половиной расколотого кокоса в зубах. Опасливо потрусил к Люции, не сводя с неё настоженных синих глаз. Девушка напряглась и крепче стиснула рукоять мизерикорда.
— Ники! — возмущённо воскликнула Баст и попыталась встать. Лапы подкосились, и она снова рухнула на бок. — Несносный детёнышь, вернись назад! Не смей отдавать ей это!
— Хватит, мама! — осадил её тигренок. — Пусть она возьмёт воду. Пусть уйдёт, только не трогает тебя. Нас.
— Ты же не тронешь? — с подозрением и робкой надеждой спросила маленькая пума, подходя к братцу-волку. — Обещай, что не тронешь и оставишь нас в покое, если мы отдадим мамину воду.
Взгляд Люции метался по ушастым головам, левая рука начала уставать, клинок — дрожать.
— Ладно, — решительно выдохнула она.— Ладно! Обещаю.
Опустила лезвие. Волчонок подскочил к ней, слегка напугав, и осторожно протянул коричневую чашечку из кокоса. Люция неловко взяла её пальцами и увидела, что там плескалась вода.
И как она сама не додумалась расколоть кокос и воспользоваться им как тарой? Наверное, всё дело в новой местности, тревоге и недостатке практических знаний. Совсем её выбило из колеи это дрянное, утомительное путешествие, жуткий сон и дурацкое испытание.
Движение отвлекло её от созерцания мутноватой глади. Баст окружённая пушистыми детьми снова пыталась подняться. Она кряхтела от боли и порыкивала на суетящихся котят. На землю и золотистую шкуру из ран выплёскивалась яркая кровь.
— Не дёргайся, кошка, — предупредила фарси. — И не преследуй меня. Иначе я с тобой покончу. Я ухожу, как обещала, но если ты сотворишь очередную глупость — нападёшь на меня со спины — сделке конец. Ты поняла?
Баст что-то несогласно рыкнула, но её детишки тут же завопили, заглушая её слова, умоли не вставать и не преследовать Люцию. Умоли не оставлять их.
Боль кольнула в грудь.
— Я позову лекарей, — пробормотала десница и двинулась в путь, прочь из джунглей, прижимая к сердцу драгоценную мисочку с водой.
Она не запомнила дорогу назад, не запомнила, как несколько раз споткнулась на торчащих из земли лианах и раз упала, едва не расплескав всю жидкость. У неё перед глазами плясали тёмные круги, голова кружилась, раненое плечо онемело, шрамы дёргало. Реальность всё больше походила на бред. Ноги заплетались.
Возможно, у неё началась лихорадка. Возможно, сказалась потеря крови и переутомление. Возможно, рана от когтей оказалась слишком серьёзна и сведёт её в могилу. Возможно…
Но дойти до Далеона и вручить ему свободу она обязана. Только эта мысль и продолжала толкать её вперед и крепко прижимать к себе кокосовую половинку.
Начало смеркаться, когда Люция ступила на прохладный песок. Звероморфы с караванами переместились ближе к границе леса и зажгли факелы да костры. Они все пристально всматривались в темнеющие заросли, и стоило фарси выступить из них — разразились возгласами. Удивлёнными, радостными или просто бессмысленными.
Темнеющее зрение девушки выхватило из шерстистой толпы знакомое бледное лицо с синими очами и черными вихрами на голове, словно он солнце, а она — подсолнух, что всегда следует за ним.
Далеон… Он хотел кинуться к ней, но его грубо придержала за плечо чья-то полосатая лапа и заставила опуститься на колени, в позе рабской покорности. Словно Люция госпожа, а он просто какой-то крестьянин, пришедший просить её милости.
Мысль позабавила и вызвала тонкую улыбку на устах, но усталость тут же её смыла. Люция доковыляла до своего короля в абсолютном молчании, только пламя факелов трещало.
Замерла. Обвела взором толпу, взирающую на неё с жадным нетерпением, посмотрела на глоток, оставшийся в кокосовой скорлупке, на подошедшего сына Вожака. Она забыла что-то. Что-то важное…
— Напои его, — сказал Гор и взглядом указал на коленопреклонённого короля. — И он станет твоим мужем.
Брови Люц взлетели на середину лба.
Далеон глядел на неё с легким испугом, неподдельной тревогой, затаившейся во взоре, и легкой печалью. Жилка на его крепкой мраморной шее билась нервно, ноздри раздувались, чуя запах крови, пота и пыли, губы идеальной формы пересоли. Он судорожно лизнул их, стиснул кулаки и отвёл взгляд. Такой безнадёгой от него пахнуло, что у Люц сердце защемило.
Далеон решил, что она передумала его спасать. Что она настолько не хочет, чтобы он был её мужем даже фиктивно, что Люция оставит его в лапах звероморфов. Бросит, не закончит обряд, сойдёт с дистанции на последнем шаге к финишу.
Но он ошибался.
— Посмотри на меня, — хрипло приказала она королю. Юноша перемялся на месте, глянул на неё неуверенно и тут же снова уронил взор. Болезненная морщинка пролегла меж его бровей.
Люция шумно вздохнула. Поднесла к своим губам чашу, опрокинула залпом, под охи окружающих, откинула скорлупку в сторону, схватила Далеона за подбородок освободившейся ладонью и требовательно поцеловала.