Перуанский профессор Висенте Арельяно, специалист по СМИ стран «южного треугольника», так описывал в 1982 г. в журнале «Аурора» свои впечатления от посещения Чили: «Во-первых, чудовищно понизился профессиональный уровень журналистов… пришло новое поколение… молодых и совершенно некомпетентных… особенно это заметно в статьях по экономике, по гуманитарным наукам и вопросам культуры… Они не владеют специальной терминологией, путают «кадастр» с «секвестром», путают Эстебана Мурильо с Херардо Мурильо (что, впрочем, понятно, поскольку в Чили теперь запрещена мексиканская монументальная живопись) и совершенно искренне пишут, что «по указанию марксистского Интернационала, как известно, некий Дарвин придумал, что человек вовсе не создан Господом, а возник как плод противоестественной связи разных пород обезьян»… Во-вторых, чудовищно деградировал язык. Он не только предельно засорен языком янки, но и предельно унифицирован, лишен персональных черт авторов… С одной стороны, это, конечно, следствие неоднократной цензуры малообразованных военных, с другой — результат идеологических запретов. Новые чилийские журналисты никогда не читали Пабло Неруду и даже не слышали о существовании Гарсиа Маркеса, Астуриаса или Алехо Карпентьера. Претендующие на изыски все как один пытаются подражать стилю Борхеса, что … абсурдно, если ты пишешь для газеты… В-третьих, чудовищно понизился умственный уровень. Журналистика в Чили (если речь не идет о подпольных изданиях) более не является сферой приложения интеллекта; никаких внезапных озарений, тонких наблюдений, точных обобщений, как это было в 30 — 60-е годы; теперь востребована посредственность; банальность наслаивается на банальность, «здравый смысл» средней руки собственника и среднего класса чиновника доведен до образца; репортаж или перевод с английского сплетен о жизни голливудских кинозвезд не требуют ума… В профессиональном и интеллектуальном плане это — катастрофа»…
Катастрофа, впрочем, наблюдалась и в плане экономическом. Покупательная способность населения чудовищно понизилась. Обилие печатной продукции не подкреплялось спросом. У большинства изданий не расходилась и половина тиражей. СМИ существовали только за счет рекламы и идеологически мотивированных финансовых вливаний — в том числе и из-за рубежа (так, «свои» издания получали активную финансовую подпитку из США и Ватикана). Заработки журналистов были исключительно нестабильны, большинство журналистской братии было переведено на потогонную систему. Вплоть до 1985 г. потеря места дважды за год для журналиста воспринималась в Чили как норма.
До 1978 г. в СМИ Чили царили цензура и страх. Но это были упорядоченные цензура и страх. Журналисты знали точно, каких тем нельзя касаться и каких слов нельзя говорить. Тех, кто был недостаточно понятлив, быстро выгоняли с работы, а если возникало подозрение, что кто-то непонятлив не по глупости, а по умыслу, — этот человек оказывался в тюрьме.
С 1978 г. всё стало сложнее. Во-первых, возник прямой эфир — не на уровне зачитывания заранее проверенных цензурой сводок новостей, а на уровне комментария с места событий или обсуждения таких-то тем в студии. Тут ведь легко оговориться, не заметив этого — а последствия будут самые что ни на есть катастрофические. Проиллюстрирую конкретным примером.
Пример № 2. История Орландо Контрераса. Тележурналист Орландо Контрерас, беседуя в прямом эфире с группой приехавших из Великобритании бизнесменов, оговорился — сказал буквально следующее: «до диктатуры, во времена Народного единства, вы уже посещали Чили…» Той же ночью он был арестован. Диктатуру, конечно, нельзя было называть диктатурой, Народное единство полагалось именовать «периодом коммунистической анархии». И, наверное, никто бы и за пределами Чили не удивился особенно, если бы Контрераса за такие «проколы» отстранили от работы.
Но Контрерас был именно арестован. Уже через час после ареста ему было разъяснено, что он — «криптокоммунист», который «выдал себя». Следователи объяснили Контрерасу, что он, конечно же, «внедрен» на 13-й канал телевидения «по заданию Компартии Чили» и, безусловно, «выполняет указания КГБ». Поэтому Контрерас, если он хочет спасти свою шкуру, должен, во-первых, выдать всех своих товарищей — коммунистических подпольщиков, а во-вторых — рассказать о тех шпионских заданиях Кремля, которые им получены и выполнялись.
Поскольку Контрерас, конечно, не был ни коммунистом, ни советским шпионом, удовлетворить следователей он не мог. Не помогли и трехдневные пытки током, водой, удушением, дыбой, и бесконечные избиения. Зато следователи окончательно утвердились во мнении, что перед ними — «коммунист», «убежденный враг христианских ценностей» и «агент Москвы» (не выдает своих дружков, гад! — вот как сильно ненавидит Чили и христианские ценности).