Вид моих владений придает мне силы. Я должен выстоять в этих испытаниях, хотя бы для того, чтобы сохранить все это в неприкосновенности. Мне невыносима мысль о том, что после моей смерти неизвестно кто войдет и погубит эту коллекцию.
Вновь поворачиваю к двери. На ней пять замков и засов, проходящий под скобой ручки и вогнанный в пол. Пытаюсь повернуть ручки замков, но все насмерть заклинило. Засов крепко-накрепко увяз в податливых досках пола. Приходится позорно лезть через маленькую дверцу, чтобы выбраться из своего логова.
Ну и мерзко же здесь! Полно пыли, паутины, использо-ванных шприцов, ветоши, золы и нанесенного ветром мусора. Через весь этот сор проходит тропинка, которую протоптал посыльный из магазина. Она доходит только до моей двери. И за это, спрашивается, я плачу сто двадцать пять долларов в месяц? Надо навестить мистера Гаммиди, хозяина дома, и потребовать лучшего ухода за помещением! Ведь это не ка-кой-нибудь заброшенный дом. Но скоро я убеждаюсь, что так и есть. Я живу в настоящих руинах! Все окна и двери, кроме моих, выбиты. Других жильцов нет, за исключением нескольких крыс, собак да, судя по некоторым признакам, редких бродяг. Ага! Этим-то и объясняется отсутствие жалоб на мою музыку! Бог знает, почему мне все еще не отключили электричество. Как-то, пять лет назад, погас свет и всю неде-лю не было электроэнергии. Кто же мог спаять провода?.. Эй, если никто не приглядывал за зданием, то кто убирал мусор? Бродяги, наверное. Удивительно, что медный водо-провод ни разу не испортился. А, точно! Медные трубы были заменены пластиковыми еще в 1975 году. Я тщетно протесто-вал, мне было противно пользоваться водой, прошедшеи че-рез ПВХ (ПВХ - поливинилхлорид. Прим. ред.).
Наконец я сдался и научился довольствоваться шоколадным напитком "Ю-ХУ", единственным, что все еще разливают в настоящие банки...
Наконец я выбрался на улицу. Ого! Этот район всегда был довольно неказистым, но теперь все вокруг пришло в полный упадок.
Передо мной - усыпанная щебнем местность акров в 40 величиной. Мой дом - в центре затерянного мира. Это един-ственное наполовину сохранившееся строение. Стена, кото-рую я невольно осматривал каждое утро из Иллюминатора, - на самом деле единственное, что осталось от соседнего зда-ния. Что же это, старина? Когда-то на месте этой камено-ломни была Амстердам-Авеню!
Я устало бреду под серым небом через заброшенную пус-тыню, усыпанную обломками кирпича. Представляешь, пря-мо будто проснулся в поэме Т.С. Элиота!
На окраине моей собственной Сумеречной Зоны я обнару-живаю цивилизацию в виде жилых домов, пресекающих друг друга улиц, транспорта, магазинов, людей... Гарлем никогда не был так хорош, старина! А я то думал, что это послед-ствия Третьей Мировой войны! А выходит, что жестоким разрушениям подверглись лишь непосредственные окрестности моего дома.
Я подхожу к нескольким братьям по разуму, шатающимся перед обменным пунктом,
- Послушайте, приятели, что это тут приключилось?
Они с опаской разглядывают меня. Наконец, один из них отвечает: - Да тут мэр и полицейские бомбу сбросили зажигательную.
- Какого черта?
- Пытались остановить торговлю наркотиками,
Ого! Вот почему тогда выдался по-настоящему жаркий де-нек! Я думал это просто наступила обычная августовская жара. Моему дому повезло! Его как-то обошли языки пламени.
Пока я пытался уместить все это в своем сознании, эти темнокожие ребята обступили меня.
- Ты и есть тот псих, который живет в доме с призраками?
- Наверное...
- Ты, верно очень богат. Можешь поделиться с нами?
- Вот-вот, - говорит другой. Он извлекает откуда-то... пла-стиковый пистолет. - Или мы тебе наскипидарим задницу.
Я выбиваю у него пистолет, и тот, как погремушка, скачет по асфальту. Все вытаращились на меня, не веря глазам.
- Слабо, парень! Что это ты тыкаешь в меня своей плас-тиковой пипеткой? Разве не знаешь, что перед тобой спод-вижник самого Книга?
Ребята уставились друг на друга:
- Это какой Книг?
- Наш брат, в честь которого объявили выходной.
-А!...
- Ты правда знал его, старик?
Я прерываю упорно хранимое молчание:
- Спросите у медведя, запирает ли он дверь в сортире.
Эта старая хохма повергает ребят в конвульсии. Неужели возможно, что им никогда ее не приходилось слышать? Как бы то ни было, придя в себя, они улыбаются. Пользуясь случаем, я задаю главный вопрос.
- Где теперь самый лучший магазин пластинок?
- Это "Тауэр Рекордз", на Бродвее, где-то на шестидеся-тых улицах.
- Ну спасибо, мужики, давайте пять!
Эти парни настолько ущербны, что не знают, как по-на-стоящему надо пожимать на прощание руку.
Приходится разгибать их большие пальцы, чтобы руки соединились, как это полагается. Я оставляю их упражнятьсяв рукопожатии между собой и выхожу на Бродвей.
Господи, проезд в метро уже стоит аж два доллара! И жетончики с какими-то странными вставками. Хотя ездить также паршиво: тот же шум, та же толпа. Правда, стена вагона не исписана. Меня занимает вопрос, почему бы это, но тут я замечаю мальчика, который выхватывает из кармана маркер и пытается писать на стене. Чернила собираются в капельки и стекают на пол, будто стена смазана жиром. Ребенок бранится:
- Черт возьми, мне сказали, что этот новый маркер пишет на всем! Пять долларов - словно в трубу! - И он садится на место. Я дотрагиваюсь до стены: она сухая. Круто, какое-нибудь тефлоновое покрытие....
Я по ошибке доезжаю до Коламбус Секл, и мне приходит-ся вернуться немного пешком до Тауэр Рекордз. Ох, и стран-но же одеты эти люди. Девицы щеголяют в нижнем белье: бюстгальтерах и пестрых трико, а мужчины прямо в каких-то жеваных костюмах и цветных майках. Значит, теперь в чем спят, в том и ходят? Почему же тогда все так вылупи-лись на меня? Может быть, это из-за моих длинных волос. Кажется, никто уже не отращивает их до пояса. Черт бы их побрал. Ну и придурки.
А вот и "Тауэр Рекордз". Ух ты!
...Глазами больно смотреть на эту пестроту. Здесь больше неона и люминесцентной краски, чем в Грейсленде. Если хо-рошенько подумать, когда-то мне нравилось, когда все блес-тит и сверкает. Старею, верно. Все равно, не понимаю, зачем все эти телевизоры? В конце концов, это музыкальный магазин или распродажа -электроприборов?
На экранах повсюду - причудливые отрывки чьих-то "шедевров" под Бунюэля... Ладно, не важно. Только бы войти в двери, пройти под этим сканирующим устройством (просвети меня, Скотт, хи-хи), и оказаться в магазине.
Ну и толпа же тут! У каждого наушники без проводов, каждый пританцовывает в своем ритме. В этом вшивом поме-щении даже нет усилителей? Какое же это рок-н-ролльское братство? Одно из счастливейших воспоминаний моей жиз-ни - слушать новую запись прямо в магазине, когда все рас-качивались в такт... Да и продавцов не видать, только один единственный кассир на весь магазин. А что делают эти люди? Они заказывают компакт-диски по компьютеру, и тот выбра-сывает их через какую-то щель внизу! Ну, прямо конец света!
Подхожу к кассиру. Этой девушке не больше пятнадцати. У нее в ушах золотые серьги в форме скарабеев, ползающих вверх и вниз на маленьких ножках.
- Мир вам, милая леди. У вас случайно нет подборки старых пластинок для серьезного коллекционера?
- Чаво?
- Пластинки - это виниловые диски, вращающиеся на про-игрывателе со скоростью 33 и 1/3 оборотов в минуту, и вот там ма-аленькие такие дорожки, по которым бежит граммо-фонная игла и воспроизводит музыку.
Пигалица сердито надувает губы:
- Не морочьте мне голову! Такого не бывает!
- Могу я поговорить с кем-нибудь еще?
- Не знаю. Посмотрите в задней комнате.
Нахожу какую-то дверь, которую самонадеянно принимаю за вход на обычный склад, и, ничего не подозревая, откры-ваю ее.
Обнаженные до пояса мускулистые и мокрые от пота ра-бочие огромными лопатами грузят компакт-диски и цифро-вые кассеты из громадной кучи на транспортер, бегущий к распределительным устройствам. Бригадир с черной повязкой на глазу щелкает бичом над их исполосованными шрамами спинами. Он видит меня и кричит: